13 апреля 2014 г. исполнилось 80 лет со времени успешного завершения беспримерной по масштабам арктической экспедиции по спасению 104 человек команды и научной экспедиции раздавленного льдами парохода «Челюскин» на Чукотке.
Эта гуманитарная миссия имела мощный политический резонанс во всем мире. Не случайно спустя три дня после её успешного завершения, 16 апреля 1934 г., ВЦИК СССР своим указом установил высшую степень отличия - звание Героя Советского Союза . Первыми Героями стали семь летчиков, вывезших зимовщиков со льдины:
- Ляпидевский Анатолий Васильевич (Звезда Героя №1)
- Каманин Николай Петрович (Звезда Героя №2)
- Молоков Василий Сергеевич (Звезда Героя №3)
- Леваневский Сигизмунд Александрович (Звезда Героя №4)
- Водопьянов Михаил Васильевич (Звезда Героя №6)
- Слепнёв Маврикий Трофимович (Звезда Героя №5)
- Доронин Иван Васильевич (Звезда Героя №7)
Остальных авиаторов — пилотов и бортмехаников наградили орденами. Впоследствии за мужество и героизм звание Героя Советского Союза в СССР получили более 12 тысяч человек. В новой России это высшее отличие трансформировалось в звание Героя России.
Между тем полеты на льдину и эвакуация людей из ледового лагеря - это героическая, но всего лишь «надводная» часть «айсберга» проделанной работы, в то время как его «подводная» или «рабочая» часть осталась практически забытой.
Достаточно полную и «непридуманную» картину коллективного подвига сохранил лишь сборник воспоминаний «Как мы спасали челюскинцев» . Накануне празднования 7 ноября 1933 г. начальник научной экспедиции на пароходе «Челюскин» О.Ю. Шмидт радировал в Москву, что они находятся в Беринговом проливе у острова Диомида, всего лишь в двух милях от чистой воды.
Пароход «Челюскин» под датским флагом направляется в Ленинград, 1938 г.
Освоение бескрайних просторов Севера и Чукотки в тот период являлось одной из важнейших народнохозяйственных задач. В 1928 г. для ее решения под руководством бывшего главкома ВС РККА С.С. Каменева создали Арктическую правительственную комиссию. Построенный в 1933 г. в Дании по заказу СССР «Челюскин» предназначался для коммерческих плаваний в Арктике, хотя и не был ледоколом.
Судоходство в районе побережья Чукотки год от года становилось все оживлённей. Если в 1920-х годах туда лишь изредка заходили американские шхуны и пароходы «Ставрополь» и «Колыма» из Владивостока, то в 1931 г. на Чукотку пришло 6 пароходов, в 1932 г. - 12, а в 1933 - не менее 20. В том году там сложилась особенно тяжелая ледовая обстановка. Из ледового плена не смогли выбраться и зазимовали три парохода, среди них «Челюскин». Жители посёлка Уэллен видели, как вмерзший во льды «Челюскин» дрейфовал в Берингов пролив. После «трудового рапорта» Шмидта прошло несколько дней напряженного ожидания, но надеждам не суждено было оправдаться. Начавшимся штормом льды понесло в обратном направлении.
Чукчи снова видели «Челюскин» в районе мыса Сердце-Камень, милях в 10-15 от берега. Он был беспомощен, льды тащили судно на восток. Охотники тогда говорили, что, если бы пароход мог проломить кромку и приблизиться к берегу, дальше свободный путь был бы ему обеспечен. На помощь зазимовавшим пароходам из бухты Провидения вышел ледорез «Литке», но пробиться к «Челюскину» он не смог.
Для вывоза людей с зазимовавших пароходов в октябре на Чукотку начали перебрасывать небольшую авиагруппу. По рекомендации лётчика Куканова, впоследствии на У-2 вывезшего часть людей с парохода «Север», в нее попал А.В. Ляпидевский. На свое письмо он получил радиограмму от начальника летного сектора Северного морского пути М.И. Шевелёва: «Ходатайствую перед Уншлихтом, свое согласие даю». В октябре 1933 г. Ляпидевский получил от Шевелёва другую радиограмму: «Уншлихт молнирует приказ выехать во Владивосток в распоряжение особого представителя на Дальнем Востоке Пожидаева для выполнения правительственного задания». Речь шла о вывозе людей с трёх пароходе, зазимовавших во льдах.
21 октября из Владивостока вышел пароход «Сергей Киров», на нем находились два разобранных АНТ-4. Начальником экспедиции уполномоченный Севморпути назначил летчика-наблюдателя Петрова. Ляпидевский стал командиром одного из самолётов, лётчик Конкин - командиром звена и политруководителем. В Петропавловске самолёты перегрузили на госпитальное судно «Смоленск». Оно должно было доставить в бухту Провидения уголь для стоявших там пароходов «Литке», «Лейтенант Шмидт» и «Свердловск» и затем служить базой для переброски больных с зимующих пароходов.
К концу ноября самолёты выгрузили на лед, собрали и облетали. 29 числа Ляпидевский опробовал в воздухе первый самолёт, сел на лед вблизи парохода. Выявились некоторые дефекты, механики принялись их устранять. Ляпидевский был самым опытным лётчиком , в 1932 г. он стажировался на АНТ-4 в НИИ ВВС. Конкин на АНТ-4 не летал, на ходу обучаясь во время опробования второго самолёта. Всего сделали семь посадок.
По прибытии начальником экспедиции назначили Г.Д. Красинского, опытного полярника, прекрасно знавшего ледовую обстановку. В 1927-1929 гг. он участвовал в трёх дальних перелетах по Восточной Сибири и Чукотке. Ляпидевский вспоминал, что именно Красинский первый сказал ему, «что «Челюскин», пожалуй, из льдов не выберется - потонет» и предложил снимать людей с «Челюскина» в первую очередь.
Летчик самолета-амфибии Ш-2 с борта «Челюскина» — М.С. Бабушкин
Сложность обстановки усугублялась полярной ночью. До судна в один конец требовалось около семи лётных часов, а бывали дни, когда солнце вообще не всходило. Получив разрешение Шмидта, попытались лететь к «Челюскину», несмотря на то, что там была площадка всего 600 на 50 м, а для АНТ-4 требовалась как минимум в три раза шире. Промежуточной базой должно было стать селение Уэллен на мысе Дежнева. Перелететь туда смогли только 20 декабря, хотя неоднократно вылетали, но возвращались из-за ненадежной работы моторов. Несколько раз полярного дня не хватало, чтобы успеть запустить и прогреть оба мотора.
По прибытии в Уэллен в конце декабря Ляпидевский сделал две попытки вылететь к «Челюскину», но из-за неисправности моторов оба раза возвращался. На взлёте он зацепился за что-то правой лыжей, но обошлось без происшествий. Во втором полёте в мороз в 34° Ляпидевский сильно обморозился, и нужно было возвращаться в бухту Провидения за вторым самолётом, поскольку иссяк запас сжатого воздуха для запуска моторов. Целую неделю, с 11 по 18 января, длилось путешествие на собаках в бухту Провидения. Из-за пурги вылететь в Уэллен на втором АНТ-4, загруженном десятью баллонами сжатого воздуха, с привязанной к фюзеляжу водомаслогрейкой, удалось только 6 февраля, но из-за ухудшения погоды Ляпидевский сел в заливе Лаврентия.
13 февраля на Чукотке первыми узнали о гибели «Челюскина». Пока раздавленный льдами пароход медленно тонул, с него на льдину успели снять все необходимое, в том числе и самолет-амфибию Ш-2 М.С. Бабушкина. При эвакуации погиб только боцман Могилевич, на которого упало бревно.
Сообщение о том, что на льду оказались более 100 человек, в считанные часы облетело и потрясло мир. На следующий день в Москве сразу после получения радиограммы Шмидта по поручению зам. председателя Совнаркома СССР В.В. Куйбышева собрали совещание у С.С. Каменева, где наметили первые шаги по организации спасения челюскинцев. Совещание ещё не закончилось, ещё редактировался проект постановления о намечаемых мероприятиях, как стало известно, что по инициативе И.В. Сталина создана правительственная комиссия по оказанию помощи челюскинцам. Через несколько часов она приступила к работе.
Основной трудностью были огромные расстояния, отделяющее лагерь Шмидта не только от Москвы, но и вообще от промышленных районов нашей страны. В те годы на громаднейшей территории Чукотки проживало около 15.000 чукчей и эскимосов. Вдоль всего берега тянулась цепочка стойбищ и селений, не менее 50. У моря, кормившего, одевавшего и согревавшего аборигенов, жили две трети всего населения. Они занимались, главным образом, охотой на морского зверя, дававшего шкуры, мясо, жир. В глубине Чукотки, в тундре - кочевники. Их богатство - олени и пушной зверь. Летом средством сообщения служил водный путь, зимой - собаки.
Быт и нравы живших в ярангах чукчей образно обрисовал Ляпидевский: «Яранга - круглый шатёр. Внутренняя поверхность яранги делится на две половины: первая - это преддверие. Здесь обычно держат собак, помещается кладовая, свежая добыча. Вторая половина - жилая. Она отделена от первой особым пологом. Чтобы попасть во вторую половину, надо пролезть под полог. В жилой половине очень жарко, чукчи ходят здесь голыми. Жилье отапливается нерпичьим или моржовым жиром. Имеется нечто вроде казанка: вытесано корытце с двумя перегородками, в корытце наливается жир, а по краям укладывается мох, который пропитывается жиром. И вот казанок этот светит и греет…
Когда входишь за полог, женщина раздевает тебя. Отказаться - значит обидеть. Хозяин с места не тронется, суетятся, работают только женщины. Мужчина говорит: «Я должен думать, куда зверь пошел». Угощают чаем, копальгином, это мясо моржа весеннего и осеннего убоя. Убивают моржа, разрубают на куски и бросают в ямы. Мясо начинает разлагаться, но совсем разложиться не успевает - замерзает. В таком замороженном виде его и едят. За пологом мужчины и женщины ходят почти голыми. Две женщины были одеты в европейские платья, но это не меняло дела, потому что они не снимают платье до тех пор, пока оно не развалится: стирать негде и не в чем. Чай день и ночь кипит на огне. Женщины грязным подолом вытирают кружку для чая и в эту кружку наливают чай гостю. После того, как все выпьют, остатки опять сливают в чайник до следующего раза».
Неудивительно, что когда С. Леваневский прилетел в Анадырь за потерпевшим аварию на Чукотке во время кругосветного перелета американским летчиком Маттерном, местное население жаловалось, «что Маттерн ничего не ест, как бы не помер. Спрашивают нас, не привезли ли мы что-нибудь из продовольствия - он только шоколад ест…» Леваневский отдал ему свой аварийный паек - 10-15 плиток и перелетел с Маттерном в Ном. Когда он высадил американца на берег, «Маттерн упал на землю и начал хлопать руками по земле, восклицая: «Америка! Америка!» Так Леваневский стал в Америке «спасителем» Маттерна и чуть ли не народным героем.
На первом же заседании правительственная комиссия предложила Главному управлению Севморпути наладить бесперебойную радиосвязь с лагерем Шмидта и Чукотским полуостровом. В Москве приняли решение мобилизовать и бросить на помощь Шмидту местные средства Чукотки. Комиссия немедленно назначила чрезвычайную тройку на Чукотке под председательством начальника станции на мысе Северном краснознаменца Петрова. Этой тройке поручалось мобилизовать собачий и олений транспорт, а также немедленно привести в лётную готовность самолёты, находившиеся на Чукотке.
Таким самолётом был У-2 («Н-4») пилота Куканова на мысе Северном. Осенью 1933 г. он проделал огромную работу, перевозя пассажиров с зазимовавших у мыса Шелагского судов Наркомвода. В одном из последних перелетов самолёт повредил шасси. На полярной станции Уэллен стоял ещё один У-2 с ненадежным мотором, первоначально закрепленный за лётчиком Конкиным, летавшим вторым пилотом у Ляпидевского (один экипаж на два АНТ-4). Второй АНТ-4 первоначально числился за Чернявским, о его участии в экспедиции сведений не сохранилось. Ещё был совсем изношенный ЮГ-1 (трехмоторный Юнкерс G.23), его даже не пытались использовать. Состояние материальной части, в том числе и самолётов Ляпидевского, всем внушало опасение.
Пока в Москве оперативно создавали правительственную комиссию и обсуждали план мероприятий, на Чукотке местные власти попытались спасти челюскинцев своими силами. Уже на следующий день после гибели «Челюскина» в районе создали чрезвычайную тройку, в неё вошли председатель РИКа Трудолюбов, метеоролог Уэлленской станции Хворостанский и начальник пограничного пункта в Дежневе Погорелов. Тройка решила мобилизовать 60 нарт и направить их на мыс Онман, а оттуда прямо по льду к лагерю Шмидта. Путь по льду составлял 140-150 км, да еще от Уэллена от мыса Онман 500 км. По прямой от Уэллена до лагеря Шмидта - 265 км, от мыса Северного - 287 км. Направление нартам должен был указывать самолёт. С него собирались по пути сбрасывать корм собакам, продовольствие людям и передавать все распоряжения. Такая экспедиция под командой Хворостанского вышла в путь уже 14 февраля, взяв в Уэллене 21 нарту и по пути предполагая собрать остальные.
18 февраля уэлленская тройка получила телеграмму за подписью председателя правительственной комиссии Куйбышева о том, что их председателем назначен Петров. От Уэллена до мыса Северного - 750-800 км. На следующий день по распоряжению Куйбышева в чрезвычайную тройку ввели начальника контрольно-пропускного пункта Чукотки А. Небольсина. Он приехал в Уэллен 18 февраля и затею с экспедицией не одобрил: «Набрать 60 нарт - означало оголить весь район. Кроме того, экспедиция должна была занять месяца два, успех ее сомнителен, а в это время здесь на месте без собак никакие другие меры помощи не были бы возможны. Мы должны были также помнить и о нуждах населения. Мобилизовать на два месяца всех собак - значило оставить чукчей без охоты, т.е. обречь их на голод». Вскоре Петров распорядился задержать экспедицию Хворостанского. Небольсин через четыре дня нагнал его на полпути и распорядился ехать на мыс Онман, выбирая по пути посадочные площадки и заготовляя продовольствие.
28 февраля они прибыли на Онман, где находилось селение Ильхетань и семь хозяйств (яранг). Связи с другими районами здесь не было никакой. Небольсин предотвратил ещё одну попытку экспедиции в лагерь Шмидта. Работник Севморпути Егошин тоже хотел немедленно двинуться в ледовый лагерь, но чукчи отказались идти с ним. Идею создать на мысе Онман базу отвергли, ограничившись установкой на Онмане и острове Колючине сигнальных мачт с флагами. В 35 км от Онмана находилось селение Ванкарем, где имелись фактория, школа, 12 хозяйств. В итоге появилось решение комиссии создавать базу в Ванкареме. Посадочной площадки там ещё не было. Чрезвычайной тройке на Чукотке поручили с помощью мобилизованного собачьего и оленьего транспорта перебросить горючее в Ванкарем. Базы горючего находились в бухте Провидения, в Уэллене и на мысе Северном. На побережье чукчи оленей как транспорт не использовали, пришлось всё возить на собаках, для этой цели выделили 15 собачьих упряжек. Нормальная нагрузка одной упряжки - 150 кг, а всего перевезли более 6 т бензина и 1,5 т масла. На трех нартах только к 9 марта в Ванкарем доставили радиостанцию и обслуживающий персонал.
По побережью насобирали более 100 нарт (ок. 1200 пудов) основного топлива - плавника. 12 нарт послали в тундру за олениной, но с заготовкой продовольствия для челюскинцев возникла особая проблема. Дело в том, что живых оленей чукчи не продавали, мясо - пожалуйста, но его ещё требовалось перевозить. Это обусловливалось местным поверьем, возникшим из-за того, что в начале века, когда чукчи продали живых оленей на Аляску, у них случилась эпидемия и падёж оленей. С помощью местных комсомольцев провели разъяснительную работу и заключили специальные договора на поставку мяса самими чукчами в обмен на дефицитные товары.
Из первых донесений Петрова комиссия пришла к выводу, что местных средств недостаточно для спасения челюскинцев, поэтому немедленно наметили целый ряд мероприятий. В ночь на 16 февраля появилось постановление о выезде через Европу, Атлантический океан и Америку на Аляску летчиков С.А. Леваневского и М.Т. Слепнева во главе с уполномоченным правительственной комиссии Г.А. Ушаковым. В их задачу входила закупка двух американских 9-местных пассажирских самолётов «Консолидэйтед Флитстер» и перелёт с Аляски на Чукотку для спасения челюскинцев. Оба лётчика ранее уже побывали на Аляске. Леваневский, как уже упоминалось, отвозил туда Маттерна, а Слепнев с бортмехаником Ф.Б. Фарихом в 1929 г. обнаружил на Чукотке место катастрофы американского самолёта и перевез на Аляску тела летчика Бена Эйельсона и бортмеханика Борланда. Уже 17 вечером эта группа прибыла в Берлин, откуда последовал перелет в Лондон, далее трансатлантический рейс на пароходе в Нью-Йорк, трансамериканский экспресс на Тихоокеанское побережье, пароход на север, поезд в Канаду, и, наконец, перелет в Фербенкс, где их уже ждали два новеньких «Флитстера». Такое фактически кругосветное путешествие считалось более быстрым и надежным, чем передвижение по родной стране.
Наиболее многочисленную вторую группу составили из военных летчиков во главе с Н.П. Каманиным, «усиленных» опытными гражданскими летчиками, имевшими опыт работы на Севере. Первоначально это были B.C. Молоков, Ф.Б. Фарих, В. Галышев и Липп. С собой Каманин взял сослуживцев Демирова и Бастанжиева, чуть позже к ним присоединились военные лётчики Горелов и Б. Пивенштейн с двумя Р-5. Первоначально на пароход «Смоленск» погрузили три Р-5 группы Каманина, 22 февраля пришло распоряжение Куйбышева погрузить еще три. Но в итоге «Смоленск» 2 марта вышел из Владивостока, имея на борту пятерку Р-5 и два У-2 летчиков Пиндюкова и Тишкова. По-видимому, «делёжка» самолетов началась ещё до отплытия, так как Липп и Галышев остались на берегу.
«Флитстер» летчика М.А. Слепнева на аэродроме в Ванкареме
Последний чуть позже попал в сформированную из гражданских летчиков третью группу. Кроме него и И.В. Доронина на двух ПС-4 , в нее вошел М.В. Водопьянов на Р-5. Первоначально эту группу тоже собирались отправить пароходом из Владивостока, но на «Совет», отправившийся на Чукотку с двумя дирижаблями, аэросанями и вездеходами, они не успели. Из-за этого три самолёта «своим ходом» добирались до Чукотки, начав почти 6000-км перелет в Хабаровске. Всю эту армаду кораблей и самолётов у берегов Чукотки должен был поддерживать во льдах у берегов Чукотки лидер советских ледоколов «Красин». Постановлением комиссии его отправили в кругосветное плавание через два океана и Панамский канал. Но пока многочисленные «силы спасения» экстренно перебрасывали на Чукотку, ближе всех к лагерю Шмидта находился А.В. Ляпидевский. Пурга, начавшаяся 6 февраля, стихла только к утру 18-го. На термометре -19°, на небе ни облачка, ветра нет. За 40 минут лётчик перелетел в Уэллен, где пересел на первый АНТ-4 и полетел. После взлета обнаружилось, что «снова не работают приборы. Не работает «саф», масляный манометр, водяной термометр. Вдобавок перебои левого мотора…» Пришлось возвращаться. Следующая попытка из- за погоды состоялась только 21 февраля. Ляпидевский, по его расчетам, долетел до лагеря, но льдину с челюскинцами не обнаружил: «Этот полёт запомнился на всю жизнь». До предела обеднив смесь, так что начиналась «стрельба» в карбюраторах и израсходовав весь бензин, лётчик на последних каплях, при резко ухудшившейся погоде на ВЫ- соте 100-150 м дотянул до Уэллена, произвел посадку с ходу, поломав при этом шасси. Для ремонта требовались сварные работы, а сварщика на Чукотке не было.
На второй машине он сделал ещё ряд попыток добраться до лагеря, совершив за время экспедиции в общей сложности 36 полётов. В их числе один перелёт из бухты Провидения в бухту Лаврентия и всего один полёт в лагерь. Остальные полёты, как писал сам Ляпидевский, «все неудачны, то погода, то что-нибудь другое». Он писал, что «5 марта я рассвирепел окончательно». При температуре -36° с вечера нагрели воду и масло, на рассвете вылетели в лагерь. В состав экипажа вместе с Ляпидевским вошли второй пилот Конкин, лётнаб Петров и бортмеханик Руковский. Машину загрузили аккумуляторами, так как питание для радиостанции у Шмидта было на исходе. Маршрут с учётом опыта неудачных поисков изменили, в качестве «маяка» использовали мыс Сердце-Камень, оттуда курсом 56°. Первым лагерь Шмидта и самолет Бабушкина на льдине заметил Петров. Площадка была 450 на 150 м, «все подходы к ней были заставлены высокими ропаками метра в два-три». Сделав два круга, Ляпидевский сумел удачно сесть: «Если бы чуть промазал - влез бы на ропаки».
Выгрузив аккумуляторы, оленьи туши, кирки, ломы, лопаты, и погрузив разряженные аккумуляторы, лётчики принялись за посадку людей. В тот рейс взяли всех женщин и детей - 12 человек: «Посадка женщин больше напоминала погрузку. Их брали за ноги и за руки и складывали в самолёт… В самолете женщины сидели стесненно, но все же сидели». Из-за небольшой перегрузки самолёт на руках сдвигали к самому краю расчищенной поляны. Во время всеобщего энтузиазма чуть не покалечили капитана «Челюскина»: «Все так ревностно взялись за дело, что Воронина по шапке задело винтом».
Полет в лагерь занял 2 часа 15 мин, в лагере пробыли 1 час 50 мин, обратный полет в Уэллен - 2 часа 20 мин. Удачный полёт у всех поселил надежду на скорое спасение, но одновременно показал на необходимость скорейшего переноса основной базы в Ванкарем. Из Уэллена за день в лучшем случае можно было сделать один рейс, а из Ванкарема при хорошей погоде и правильной организации работ - три. Погоду постоянно приходилось ловить. На следующий день опять пошел снег, началась пурга. С 10 по 13 марта при «переменной» погоде Ляпидевский «каждый день вылетал, но возвращался из-за погоды и из-за неисправности мотора». 14 марта, сменив карбюратор левого мотора, он вылетел в Ванкарем, взяв на борт 2200 кг бензина. В экипаже были также бортмеханик Куров и механик Гераськин. После разгрузки планировали сразу же лететь в лагерь, но не долетели даже до Ванкарема. На морозе -39° над горлом Колючинской губы у левого мотора лопнул коленчатый вал: «Внезапно какой-то посторонний звук стеганул слух. Секунда - и передняя часть радиатора задвигалась, мотор затарахтел, машина тяжело завалилась». Выключив и второй мотор, Ляпидевский пошел на вынужденную на лед. На гигантских застругах самолет прочертил правым крылом по льду. Оказалось, что сломалась правая вертикальная ферма шасси, погнулись ушки узлов, оторвалось одно ушко полуоси. При осмотре мотора увидели, что подмоторная рама оторвана, у нее лопнули концы крепления радиатора, а передние болты мотора и радиатор фактически держались на соединении шлангов. Так Ляпидевский из «спасителя №1» превратился в «потерпевшего», ему самому потребовалась помощь. Чукчи обнаружили их почти сразу и на следующий день отвезли в Ванкарем: «Навстречу нам попадались бесконечные вереницы нарт, которые возвращались из Ванкарема после перевозки бензина». Во время пурги там сломалась мачта радиостанции и оборвалась антенна. Поэтому до 18-го во всем мире считали экипаж Ляпидевского погибшим. Впоследствии Слепнёв показывал американские газеты с сообщениями об их гибели.
16 марта чрезвычайная тройка постановила в первую очередь отремонтировать уэлленский АНТ-4 № 2, но фактически занялись ремонтом первой машины на льду Колючинской губы. В Ванкареме после разговора с Ляпидевским начальник тройки Петров отдал распоряжение доставить на собаках с мыса Северного на Колючин запасной мотор М-17 в разобранном виде. Весил он около полутонны, и это был самый тяжелый груз, который когда-либо перевозили собачьи упряжки. Куканов на У-2 отвез Ляпидевского в Уэллен за подмоторной рамой, но только 7 апреля в Ванкарем ее доставил Слепнёв на своем «Флитстере», далее на нартах в Колючин.
Пока Ляпидевский «работал снабженцем» и доставал запчасти, остальной экипаж занялся ремонтом. Весь «ремонтный набор» состоял из одного домкрата, ручного зубила, паяльной лампы, двух бочек и двух двухметровых бревен. В помощь привлекли чукчей, всего было девять человек. Для разборки и съёма мотора и ремонта шасси построили большую снежную гору. Мотор снимали пять дней. Свернутую «в бараний рог» вертикальную ферму шасси надо было разгибать и варить, но вместо этого на огромном камне открыли «холодную кузницу». В одной из яранг обнаружили стальную трубу диаметром около 60 мм, это казалось чудом. К приезду Ляпидевского с моторамой шасси отремонтировали, и занялись установкой мотора. Рабочих рук не хватало, но тут по побережью начали передвигаться санные партии спасенных челюскинцев, трое из них - В. Агапитов, Г. Дурасов и С. Лесков - остались у самолёта и превратились в ремонтников. Со следующей партией пришло сообщение о награждении всех участников эпопеи и присвоении Ляпидевскому звания Героя . Наконец, 23 апреля установили и опробовали новый мотор. Ещё два дня откапывали самолет и готовили взлётную полосу. Спустя 42 дня после аварии перелетели в Уэллен.
Авария Ляпидевского нарушила все планы спасательных работ. Группа Ушакова приплыла в Америку 28 февраля и находилась в Нью-Йорке 10 дней. Переговоры о закупке самолётов затянулись, но Амторг все-таки договорился с «Пан Америкэн Компани» о продаже двух «Флитстеров». До Фербенкса лётчики добрались лишь в 20-х числах марта. В ходе приемки машины перекрасили в красный цвет, американские надписи закрасили, написав чёрным цветом на крыльях «U.S.S.R.» и, для Маврикия Слепнева - «M.S.», а для Сигизмунда Леваневского - «S.L». Бортмеханиками взяли американцев: Клайда Армстидта к Леваневскому и Билла Лавери - к Слепневу.
Из-за погоды Леваневский с Ушаковым лишь 26 марта сумели вылететь из Фербенкса, но до Нома добрались лишь 28-го. Здесь Ушакова уже ждала телеграмма обеспокоенной положением дел правительственной комиссии: немедленно вылететь с Леваневским в Ванкарем, а Слепневу до прояснения ситуации ждать в Номе.
Вылетев из Нома 29 марта, Леваневский с Ушаковым и Армстидтом до Ванкарема так и не добрались. Этот перелёт и произошедшую аварию впоследствии широко обсуждали, считая, что Леваневский нарушил приказ приземлиться в Уэллене. и самовольно полетел в Ванкарем. Этот «щекотливый» момент ни Ушаков, ни Леваневский не подтверждают. Оба пишут, что по сводке, полученной в Номе, до Уэллена было безоблачно, а в Ванкареме высота нижней кромки 500 м. По Ушакову, «не заметив над аэродромом Уэллена никаких предупредительных знаков, пилот направил машину дальше на запад к Ванкарему». Сам Леваневский писал, что снизился до 150 м, но «сигналов на аэродроме никаких не выложено». Наткнувшись над Колючинской губой на большую облачную стену, пилот не сумел забраться выше её и перешел на бреющий полет, когда самолёт начал обледеневать. Дважды счастливо избежав столкновения со скалами, лётчик все-таки сбил правую лыжу о торос, после чего произвёл аварийную посадку на фюзеляж у мыса Онман. При посадке Леваневский разбил голову и потерял сознание, остальные не пострадали. Самолет ремонту не подлежал, но есть сведения, что позже, сменив мотор, его восстановили.
Добравшись на собаках до Ванкарема, Ушаков возглавил руководство спасательными работами, а Леваневский, немного придя в себя, отправил по адресу «Москва. Кремль. Сталину» радиограмму: «Чувствую себя работоспособным и снова готов к работе». Позже утверждали, что она в высокопарных выражениях сообщала о готовности к дальнейшему выполнению заданий правительства. Но самолёта у него не было, поэтому лётчика на собаках отвезли в Уэллен, на льдину он так и не попал и никого из лагеря Шмидта не вывез. В конце концов Леваневский совершил на Чукотке еще два полёта. В одном он отвез на У-2 с ненадежным мотором в бухту Лаврентия доктора к больному, а в другом по просьбе Петрова перегнал в бухту Провидения к пароходу «тяжелую машину, на которой никогда не летал и близко её не видывал». Её отправляли, поскольку с ней «механику оставаться не хотелось». Неясно, был это ЮГ-1 или отремонтированный второй АНТ-4.
Вторая авария до предела накалила обстановку на Чукотке. Люди находились на льдине полтора месяца, и снова остро встал вопрос о спасательной партии на собаках. Такую экспедицию подготовили, она могла выступить в течение 2-3 дней, но на льдине оставалось много слабых и пожилых людей. На самолётах необходимо было вывезти, как минимум, 30-40 человек.
31 марта попытался пробиться с Аляски на Чукотку Слепнев, но из-за непогоды вернулся, в Уэллен он попал лишь 5 апреля. К этому моменту население ледового лагеря уменьшилось на два человека: 2 апреля со льдины на своем Ш-2 улетели летчик Бабушкин с механиком Валавиным. Следившие за ними пережили несколько неприятных мгновений: «Ещё рассматривая в бинокль, мы увидели, что одна из лыж самолёта висит. Все население Ванкарема, наблюдавшее за машиной, шедшей на посадку, замерло в ожидании катастрофы. Казалось, что висящая лыжа неминуемо запашет в снег и самолёт скапотирует. Однако в самый последний момент, когда машина потеряла скорость, лыжа выправилась, и самолёт легко скользнул на ванкаремский аэродром».
Как пишет Ушаков, «через несколько минут машина была окружена зрителями. Вид… её был настолько необычен, что многие, занятые её осмотром, забыли поздороваться с прибывшими… Самолёт Бабушкина, проделавший путь на борту «Челюскина» от Мурманска, несколько раз выгружавшийся среди льдов и снова погружавшийся на борт парохода, нередко получал повреждения. Не меньше повреждений он получил и в ледовом лагере. Ремонтировался самолёт или на борту «Челюскина», или в ещё более тяжелых условиях ледяного лагеря. Нос был весь разбит и восстановлен из фанеры и заклеен пластырем. Стойки, поддерживающие плоскости, переломаны и скреплены тонкой бечевкой. Шасси было привязано тоже бечевкой, хотя и большего диаметра. Общий вид самолёта больше напоминал знаменитый тришкин кафтан, чем современную машину».
Арктический «воздушный волк» Бабушкин, больше всех летавший над полярными льдами в суровых и капризных условиях полярной ночи, порывался сразу же возвращаться в лагерь. Но учитывая состояние его машины и малую грузоподъёмность, даже в той ситуации рисковать им не стали. Ушаков назначил Бабушкина начальником ванкаремского аэродрома, а его самолёт оставили на случай местных полётов и возможного похода на собаках, чтобы указывать партии направление и держать с ней связь.
Масштабная эвакуация людей со льдины началась только 7 апреля, когда до Ванкарема долетели Слепнев, Каманин и Молоков. Только два самолёта группы Каманина сумели добраться до ледового лагеря, в пути у них было немало «приключений» и неприятных «разборок». Они начались еще на «Смоленске». Расчет на то, что пароход доставит их в бухту Провидения, из-за тяжелой ледовой обстановки не оправдался. В Олюторке также застрял пароход «Сталинград» с двумя Ш-2 на борту, вернувшийся из-за нехватки угля. В кают-компании «Смоленска» собрали «производственное совещание» моряков и летчиков с обоих пароходов. Мнений было много: моряки хотели сгрузить самолёты, лётчики настаивали на продолжении плавания. Молоков предлагал обоим капитанам сделать ещё попытку. Старпом «Сталинграда» предложил обойти льды американским берегом, а Фарих собрался плыть в Америку и летать с американских берегов. В спор вмешались лётчики с «шаврушек», желая летать самостоятельно. Как писал Б. Пивенштейн, «было и смешно, и досадно. Каждый хотел сам себе быть хозяином».
Пока шли споры, самолёты сгрузили на берег. Нервная обстановка привела к конфликту между Каманиным и Фарихом. Тот не согласился с предложенным маршрутом. По свидетельству Пивенштейна, в каюте Каманина произошел следующий диалог:
«Каманин. …Так вот, товарищ Фарих. Вы отказываетесь идти в строю и не хотите лететь через Анадырский залив?
Фарих. Да, я думаю, в строю идти не к чему. Анадырский залив по-моему лучше обойти. Вообще зачем делать маршрут обязательным для каждого?
Каманин. Не имея уверенности в вас, я отстраняю вас от полета.
Фарих (закусив губу). Хорошо, только сообщите сначала правительству.
Каманин. Сообщайте, если вам нужно. Я отвечаю за свои поступки как командир».
Фарих с Молоковым в этой «команде» были самыми опытными, но армейское единоначалие Каманина победило. Хотя в итоге Фарих оказался прав, Анадырский залив пришлось огибать по побережью, Каманин, отстраняя его, рисковал немногим. Самолёт он вернул лётчику из своей эскадрильи Бастанжиеву, к тому же был ещё один «безлошадный» Горелов, полетевший как бортмеханик. Судя по воспоминаниям Молокова, которому досталась потрепанная «синяя двойка», «очень старенькая, и, говорят, мотор имеет уже 108 часов налёта», он все время опасался, что машину у него отберут. По примеру командира от участия в экспедиции Пивенштейн отстранил своего штурмана Ульянова, засомневавшегося в успехе. Он даже не мог представить, что вскоре его самого ждет та же участь.
Пятерка до предела нагруженных самолётов Каманина (в каждом летели штурман и бортмеханик) начала свой перелет из гавани рыбоконсервного завода 21 марта. Полетели вдоль побережья Камчатки и Чукотки по маршруту Майна Пыльгин - Анадырь - Кайнергин - Натапельмен - Валькальтен - Бухта Провидения - Уэллен - Ванкарем протяженностью более 2500 км. Более всего в те дни они напоминали мушкетеров, несмотря на все препятствия и потери товарищей, торопившихся в Англию за алмазными подвесками. После первого же перелёта потеряли самолет Бастанжиева, не запустившийся из-за грязного местного бензина. У Молокова в полёте разрушился и улетел кок винта, по счастью, винт уцелел. Во время следующего перелёта в облаках потерялся самолёт Демирова, севший затем на вынужденную на речке Опуха и несколько дней пережидавший пургу. Он вернулся в Майна Пыльгин, откуда вместе с Бастанжиевым пять раз пытались вылететь в Ванкарем, но возвращались из-за погоды. 1 апреля они вновь вылетели в Анадырь, но в тумане врезались в сопки, один в 15 км от города, второй - в 50 км. Самолёт Демирова сгорел, Бастанжиева при ударе выбросило метров на 30 с сектором газе в руке. По счастью, никто не пострадал. До города благополучно добрались за три дня, только у техника Романовского ампутировали два отмороженных пальца на ноге.
Оставшаяся тройка Каманина 28 марта вылетела из Анадыря и попыталась напрямую пробиться в Ванкарем через горный хребет, так путь сокращался более чем на 1000 км, но из-за погоды рисковать не стали, и приземлились в селении Кайнергин в Анадырском заливе. Вторую попытку пробиться предприняли 1 апреля, но когда до Ван-карема оставалось около 60 км, на высоте 2800 м облачную стену преодолеть не сумели и вернулись. Запас бензина заканчивался, поэтому полетели в обход по побережью. Когда в баках самолёта Пивенштейна горючего оставалось минут на 15, Каманин пошел на посадку на лёд реки у селения Валькальтен. То ли из-за грубой посадки, то ли из-за извилистого пробега на его самолете лопнул амортизационный шатун шасси. Оставшееся горючее разделили на две машины, у своего неисправного самолёта Каманин оставил закрепленного за ним механика Анисимова и лётчика Пивенштейна, дальше полетели вдвоем. Впоследствии эта «морально-этическая» ситуация широко обсуждалась. Пивенштейн позднее писал, что сам понимал: «Как командир звена Каманин не может поступить иначе». Любопытны комментарии Молокова: «И снова у меня портится настроение: опасаюсь, как бы у меня машину не забрали… Дело прошлое, но если бы у меня вздумали забрать машину, я бы её не отдал. Условия Севера диктуют свои законы…» Существует легенда, что свое право на машину Молокову пришлось отстаивать, «обнажив ствол»…
Пока Пивенштейн ездил за бензином, Анисимов приспособил к шасси вырезанный из дерева «шатун». Основной его «заслугой» стали поиски куска дерева среди чукотских яранг. На «деревянной ноге» они перелетели в бухту Провидения, где к 13 апреля отремонтировали шасси. В этот день началась пурга, длившаяся неделю. Попытка 21 апреля полететь дальше из-за непогоды окончилась вынужденной посадкой и лопнувшей лентой центроплана. Во время поездок на собаках для ремонта узнали об окончании спасательных работ. Однако Пивенштейн все-таки добрался до Уэллена, где узнал о награждении его орденом Красной Звезды. На радостях среди «почивающих на лаврах» он «со своей старухой-машиной» шесть раз слетал из Уэллена в бухту Провидения и два раза из бухты Провидения в бухту Лаврентия, всего перебросив 22 человека.
Каманин с Молоковым прилетели в Уэллен, где по радиостанции можно было сообщить о своем прибытии, 5 апреля. 7-го вместе со Слепнёвым они перелетели в Ванкарем, и сразу же полетели в лагерь. «Флитстер» Слепнёва был более быстроходным, его максимальная скорость - 265 км/час, крейсерская - 200-210 км/час. Поэтому первыми вылетели два Р-5, а через 15 минут со Слепнёвым вылетел Ушаков, погрузив в самолёт упряжку собак. Считалось, что на собаках будут перевозить грузы от лагеря до аэродрома и смогут доехать до места вынужденной посадки, но, по-видимому, готовились к санной экспедиции. Вскоре они нагнали оба Р-5, но тут на машине Каманина забарахлил мотор. Ушаков отметил, что «за машиной извивался темный хвост дыма». Штурман М. Шелыганов писал, что нарушилась подача бензина. Самолёт чуть не сел на вынужденную в торосы, но в метрах в 20 от льда мотор заработал нормально, и они благополучно вернулись в Ванкарем. Молоков сопровождал их на втором Р-5.
Таким образом, «Флитстер» Слепнёва стал вторым самолётом, после АНТ-4 Ляпидевского прилетевшим в лагерь. Напомню, с того момента прошло больше месяца. Однако на посадке произошла авария. Сделав при боковом ветре несколько кругов, Слепнев, как писал Ушаков, «повел самолёт, срезая линию направления ветра. Машина быстро проскочила расчищенный участок, вылетела в ропаки и, уже теряя скорость, начала совершать прыжки. Благодаря тормозным приспособлениям на лыжах пилоту удавалось иногда уклониться от встречных ропаков. Наконец машина сделала большой прыжок вверх и неподвижно замерла вблизи большого ропака, словно раненая птица, высоко подняв правое крыло, а левое положив на лед».
Первым делом из самолета выбросили собак, чтобы не мешали осмотру повреждений. Это повергло в шок челюскинцев, наблюдавших с сигнальной башни за посадкой в бинокли: «Они видели, как машина прыгала по ропакам и наконец остановилась в явно аварийном положении. Не зная о нашей судьбе, они старались в бинокль рассмотреть появление живых существ из самолёта, но когда эти живые существа появились, челюскинцы невольно начали протирать стекла бинокля: живые существа, вылезшие из самолёта, убегали от него на четвереньках…» Слепнёв эту посадку никак не комментировал, написав только, что «…на моем самолёте порвались стяжки. Надо было ремонтироваться».
Спустя полчаса, когда челюскинцы как бурлаки оттаскивали его машину на ровное место, прилетели Молоков с Каманиным. Каманин сел нормально, а Молоков перед ропаками развернулся и пустил машину волчком. Шасси и лыжи были спасены, а серьга центроплана оторвана. Её он связал тросом. В тот день два самолёта увезли со льдины пять человек. Ушаков и самолет Слепнёва остались в лагере. На следующий день в тумане Молоков в лагерь не пробился, а ночью началось сжатие и торошение льдов. Ледяной вал чуть не обрушился на лагерь, затихнув всего в полутора десятках метров от палаток. Аэродром был полностью разрушен. 9 апреля, пока челюскинцы ремонтировали самолёт, в километре расчистили новую площадку, но пока собрались перетаскивать машину, образовалась трещина в несколько метров. В течение часа через нее «наводили» ледяной мост. Пока сорок челюскинцев подтаскивали машину к мосту, началось новое сжатие, на месте переправы образовался ледяной вал высотой в несколько метров. Прорубив брешь, самолет протащили на новый аэродром, и там конец полосы оторвало.
В это время Ушакова и всех очень беспокоило резко ухудшившееся здоровье О.Ю. Шмидта. Он бредил, температура поднялась выше 39°, но улетать не хотел. Всерьез обсуждался вопрос о том, чтобы дождаться, пока он потеряет сознание и в таком виде эвакуировать. Но на это не пошли. 10 апреля, как только установилась погода, и вновь заработал «воздушный мост», Ушаков вернулся в Ванкарем и дал телеграмму Куйбышеву. На следующий день после категорического приказа «сверху» Молоков четвертым «внеплановым» рейсом вывез Шмидта и врача. Слепневу привезли запчасти и он улетел со льдины, посадив в 9-местный «Флитстер» пять человек. Больше рисковать «купленной за валюту импортной техникой» не захотели, и 12 апреля Слепнев с Ушаковым отвез больного Шмидта лечиться на Аляску в Ном.
10 и 11 апреля оказались решающими днями. Каманин и Молоков, словно соревнуясь, летали непрерывно и вывезли более 50 человек, на льдине оставалось всего 28 человек. В те дни летчики значительно увеличили «пассажировместимость» своих двухместных Р-5. Быстро подсчитав, что по 3 человека за рейс летать придется очень много, они стали сажать пассажиров в подкрыльевые парашютные ящики. Если 7 апреля лететь в них никто не захотел, то 10-го первым в ящик сел сухопарый матрос: «Засаживали туда головой вперед, складывали человеку руки и, как мину Уайтхеда, вталкивали в узкий ящик… Лежать ему было не особенно просторно, но, пожалуй, лучше, чем четверым сидеть в одной кабине». Молоков попытался даже пристроить одного у себя на коленях и педалях, но от этой идеи пришлось отказаться. За один рейс вывозили от 4-5, и даже 6 человек, причем в парашютные ящики садились охотнее, чем в кабину.
12 апреля «самолётный парк» Ванкарема пополнился самолётами Доронина и Водопьянова. Весь их беспримерный перелет из Хабаровска проходил под девизом «Хоть бы одного успеть вывезти». Водопьянов в начале 1934 г. летал в специальном отряде по доставке из Москвы матриц газеты «Правда». После своей прошлогодней аварии в районе озера Байкал он исподволь готовился к новым дальним перелётам. Под видом «экспериментального полёта» с помощью комсомольцев авиазавода №89 он оборудовал свой Р-5 для дальних перелётов: поставил дополнительный бензобак, обогрев дренажных трубок и т.п. В середине февраля во время работы XVII партсъезда Водопьянов четыре раза слетал с матрицами из Москвы в Ленинград. В попытке лететь на помощь челюскинцам ему отказали, а на 26 февраля наметили полет на Каспий для спасения рыбаков со льдины. Помогло лишь письменное обращение «В редакцию «Правды» т. Мехлису. От ударника «Правды» пилота Водопьянова». Накануне вылета среди ночи его подняли и поездом отправили в Хабаровск, куда доставили и его самолёт. Здесь Водопьянов встретился с Дорониным и Галышевым.
И. Доронина с бортмеханиками Я. Савиным и В. Федотовым и двумя машинами 1 марта отправили из Иркутска во Владивосток, куда ранее улетел В. Галышев. Когда они добрались туда, оказалось, что «Смоленск» уже ушел, а Галышев остался. В неразберихе самолёты отправили «малой скоростью», поэтому вскоре приняли решение задержать самолёты в Хабаровске и лететь оттуда.
Самолёты собирала лучшая техническая бригада Дальневосточного управления ГВФ под руководством инженера Петрова. Самое непосредственное участие принимали главный инженер управления Филиппович и начальник управления Поляков. В бригаду входили инженер Линдерман, авиатехник Тютин, старший техник Самофалов, техники Безымянский, Домкин, Найгарден, мотористы Черненко, Шишкин, Зуев, Коноплев, Журавлев, Счастливцев, заправщики Соколов, Казаков, Варламов, работники политотдела Моничев и Кузнецов. В течение шести суток работали по 16 часов, некоторые даже по 27-33 часа. К 16 марта на все машины поставили дополнительные бензо- и маслобаки и опробовали в воздухе. Командиром звена назначили Галышева, заместителем - Доронина.
Группа стартовала 17 марта, до Николаевска их лидировал пилот местной авиалинии Хабаровск - Сахалин Иванов. С Водопьяновым полетели бортмеханики Александров и Ратушкин. Р-5, более быстроходный, чем «Юнкерсы», создавал дополнительные проблемы. С первого же участка Водопьянов вернулся в Хабаровск, побоявшись в тумане столкнуться. Все это восприняли как добрый знак и «возмужание» самого Водопьянова, известного своей лихостью. То отставая от «юнкерсов», то обгоняя, а некоторые участки пролетая вместе, летчики к 4 апреля добрались до Анадыря. Их полет протяженностью 5850 км проходил по маршруту Хабаровск - Н.-Тамбовск - Николаевск - Шантарские о-ва - Аян - Охотск - Ногаево - Гижига - Каменское - Анадырь. В пути «приключений» почти не было, но случилась одна поломка в Гижиге.
Давая указания по подготовке аэродромов, предложили их границы выкладывать хвоей и ветками. Здесь же перестарались и обложили толстыми бревнами, а полотнища посадочного «Т» поперек полосы, чтобы не унесло ветром, тоже прихватили бревнами. Прилетевший первым Водопьянов с воздуха заметил подозрительные пятна и уступил «право первой ночи» (посадки) Доронину, тот после нескольких прыжков сломал шасси и сел на живот. Остальные сели нормально.
Запчасти были, механиков хватало, машину отремонтировали в один день, но на четыре дня завьюжила пурга. 11 апреля в Анадыре узнали, что Молоков с Каманиным вывозят со льдины людей. Срочно собрались лететь напрямую в Ванкарем, но оказалось, что бензонасос на самолете Галышева не держит давления. Снимать его надо было не меньше суток (требовалось приподнимать мотор). Водопьянов взлетел первым, Доронин около часа ждал, может быть понадобится что-то из запчастей, но сам Галышев предложил ему лететь: «Улетай, там ты нужен. Мы здесь сами справимся». На трех самолетах везли сварочный аппарат для Ляпидевского, его детали от Галышева перегрузили к Доронину. В тот же день он прилетел в Ванкарем, а Водопьянов в полете через хребет «промахнулся» и попал на мыс Северный. Это всех очень обрадовало, так запас горючего в Ванкареме подходил к концу, а на Северном была база горючего. На следующий день Водопьянов и Пронин полетели в лагерь. Посадка была нормальной, а на взлёте самолёт Доронина с четырьмя челюскинцами подпрыгнул и лег набок. Выяснилось, что сломалась стойка, надломленная в Гижиге или где-то на маршруте. В дополнение в шейке лопнула шаровая головка опоры шасси, поломался костыль. Опыт ремонта самолёта Бабушкина у челюскинцев был большой, вскоре закипела работа. Каманину «заказали» шаровую опору и инструменты, у челюскинцев одолжили лом, с большим трудом его распилили на три куска. Через два часа «с заказом» вернулся Каманин, куски лома бортмеханик Я. Савин вставил в костыль и стойку и все собрал. Из осторожности на борт взяли только двоих. Взлетели нормально, но после взлета Доронин не обнаружил на месте лыжи. Оказалось, что в конце разбега куски лома вылетели, лыжа повисла на амортизаторе. При посадке самолет, потеряв скорость, забороздил левым крылом по снегу, но все обошлось. Кроме Доронина, в тот день Каманин и Водопьянов вывезли 20 человек, на льдине осталось лишь шестеро. Молоков 12 апреля не летал, ремонтируя радиатор.
К утру шасси отремонтировали как следует, но на льдину лететь уже не пришлось - вывезли всех. Затем пассажирский ПС-4 использовали для перевозки больных и слабых из Ванкарема в бухту Провидения. Во втором полете с тремя больными отказал забитый снегом бензонасос, как и ранее у Галышева. Сев на вынужденную, прочистив его и вдвоем со здоровым пассажиром вытоптав в снегу взлетную полосу, взлетели удачно. Из Уэллена Доронин летал пять раз и перевез около 20 человек.
В ночь на 13 апреля в Ванкареме очень волновались за оставшихся шестерых - на льдине оставались радисты Кренкель и Иванов, капитан Воронин, боцман Загорский, заместитель Шмидта Бобров и «начальник аэродрома» Погосов. Многих, особенно местное население, очень волновала судьба собак на льдине, они были одними из лучших в районе. В конце концов в лагерь даже дали молнию о собаках. С утра первым в лагерь отправился Водопьянов, но лагеря не нашел и вернулся. Многие начали нервничать, а председатель тройки Петров - даже кричать на механиков: «Чего копаетесь, почему не летите?» Каманин попытался его успокоить, но все облегченно вздохнули лишь тогда, когда три самолёта Каманина, Молокова и Водопьянова в тумане добрались до лагеря. Вывезли всех людей и собак, а Водопьянов даже не поленился подобрать и привезти «сувенир» - куски лома, вылетевшие из шасси самолета Доронина.
Так закончилась «героическая эпопея», оставалась «рабочая» часть - эвакуировать всех из Ванкарема. Несмотря на то, что устроили даже «соцсоревнование» за чистоту яранг - их подметали, моржовые шкуры чистили, мыли, проветривали, и сами челюскинцы потом говорили, что Ванкарем - самое чистое селение, оставаться там никто не хотел. Здоровых людей собирали партиями в 10-12 человек, давали 3-4 нарты, проводника и отправляли в Уэллен и бухту Лаврентия. 10-13 апреля вышли в путь партии Стаханова (5 человек), Рыцка (15), Филиппова (12), Ширшова (8) и Буйко (13). Они шли от 9 до 16 дней. К этому времени в бухту Провидения с помощью «Красина» пробился «Смоленск», по дороге на него с «Совета» перегрузили весь «воздухоплавательно-аэросанно-вездеходный» транспорт, но он не понадобился. Во всеобщей суете совсем незамеченным остался перелёт лётчика Светогорова с о. Матвея в Беринговом море в Уэллен на «шаврушке» - это около 350 км над ледяной шугой в океане. Ванкарем 26 апреля «закрыл» пограничник Небольсин. Он на собаках проехал по стойбищам и ярангам, рассчитываясь с чукчами за проделанную работу. Деньгами он выплатил около 50.000 рублей. Кроме того, для персонального премирования выделили дерево и железо, необходимые для постройки яранг, ружья, бинокли, который, так же как и винчестер, для чукчи - самая ценная вещь, с ней он выслеживает зверя. Как писал Небольсин, «все это, надо сказать, чукчи полностью заслужили, они работали по-настоящему самоотверженно, не жалея ни себя, ни собак. А ведь собаки для чукчи - самое дорогое, что он имеет. …Мне кажется, что многие до сих пор недооценивают крупнейшую роль, которую сыграли собаки в спасении челюскинцев. Ведь это собаки дали возможность авиации заниматься лишь своим непосредственным делом - вывозом челюскинцев из лагеря. Добравшись до Ванкарема, самолётам уже не надо было отвлекаться ни для каких других полетов, кроме полётов в лагерь. Всю подсобную работу - подвоз горючего, масла, переброску первых партий людей в Уэллен - делали собаки. А ведь в наших условиях каждый лишний рейс самолёта, в особенности на значительные расстояния, означал лишнюю возможность аварии, лишний риск потерять самолёт. В операциях по спасению челюскинцев было занято около 1000 собак. Среди них были не только собаки чукчей, но и погранохраны. Громадную работу, которую проделали собаки, трудно даже учесть». Некоторые из собачьих упряжек пробежали до 13000 км. Сам Небольсин проехал на собаках не меньше 3000 км. Усталость собак привела к отмене регулярно проводившихся 1 мая гонок собачьих упряжек. Претендовавшая на первенство упряжка Небольсина, раньше обычно проходившая путь Уэллен - Лаврентий за десять часов, в мае тащилась порожняком ровно сутки.
1 мая ограничились демонстрацией в Уэллене, народу было много, а «трибуной» послужило крыло самолета Ляпидевского. Политический резонанс от спасательной операции во всем мире был огромен, но самое любопытное, какое сильное впечатление произвели самолеты на чукчей, никогда не видевших их в таком количестве. Как писал Небольсин, «чукчи больше всего знают об Америке. Многие из нх плавали на американских шхунах, большинство соприкасались с американцами, торговавшими на Чукотке и скупавшими пушнину вплоть до 1930 г. Американские самолёты они видели в 1929 г., когда с их помощью американцы вывозили пушнину на Аляску. Среди них шли разговоры о том, что наши русские самолёты ничего не смогут сделать. То ли дело американские!.. Внешне наши самолёты действительно выглядели довольно грубыми рядом с американскими. Но когда появилась возможность сопоставить их в работе, результаты получились совершенно иные. Вот прилетает Леваневский на прекрасном, как картинка, самолёте и чуть ли не вдребезги расшибается. А тут же Ляпидевский садится на русском самолёте и без особого труда восстанавливает повреждение.
Прилетают Слепнев, Каманин и Молоков. Машины их отличаются друг от друга как небо от земли. Американский самолёт Слепнева прилетел с Аляски, где есть аэродром и ангары. Он весь блестел. И тут же рядом стояли машины Молокова и Каманина, которые два месяца провели под открытым небом. Самолёты были грязные, залитые маслом, облупленные, с краской, потрескавшейся от 50-градусных морозов. При посадке машины продемонстрировали свои качества. Самолёт Слепнева призмлился с громаднейшим пробегом. Он полез прямо на торос и не сумел свернуть, так как машина туго подавалась повороту во время рулежки. Пришлось подбежавшим людям помочь развернуть машину. В то же время Каманин спустился и сел благополучно. Молоков покружился и сел так, как будто бы всю жизнь прожил на этой площадке. Остановился - как подъехал на собаках, именно там, где нужно. Чукчи видели, как Слепнев полетел в лагерь и три дня не возвращался. А Молоков и Каманин все везут и везут.
Вера в безукоризненные свойства всех вещей, прибывающих из Америки, была сильно поколеблена. Зато с огромным вниманием чукчи стали прислушиваться к рассказам о достижениях советской промышленности».
Бесстрастная статистика подтверждает это заключение. Больше всех - по 9 полетов на льдину совершили «Старик» и «Юноша» (так чукчи окрестили Молокова и Каманина, фамилиями летчиков они не интересовались). Первый на Р-5 вывез 39 человек, второй - 34. Водопьянов на Р-5 за три полета вывез 10 человек, остальные: Ляпидевский (АНТ-4) - 1 полет (12 чел.), Слепнев (Флитстер») - 1 полет (5), Доронин (ПС-4) - 1 полет (2), Бабушкин (Ш-2) - 1 полет «в один конец», (2 чел.). Только простые и надежные как палка Р-5 отлетали без крупных поломок, хотя у них постоянно рвались стяжные ленты в центроплане. Без них ни АНТ-4, ни «американцы», ни «немцы» ничего бы не сделали. Челюскинцы прожили на льдине ровно два месяца, дожидаясь погоды и самолетов. Звания Героев получили все летчики, долетевшие до лагеря, плюс «по дипломатическим мотивам» Леваневский, минус «спасший себя сам» Бабушкин (впоследствии он получил это звание за участие в экспедиции на Северный полюс). Остальные получили ордена. Очень важным был приобретенный в таких тяжелых условиях опыт использования авиатехники. Позже Ляпидевский написал об эксплуатации моторов в условиях Севера: «На Чукотке нет авиабаз, бортмеханикам приходилось греть воду для мотора, вырубая дно бензиновой бочки. Эту бочку вставляли в другую бочку с вырубленной внизу дверцей. Подтапливали плавником, поливая маслом. А когда не было и плавника, приходилось воду наливать в бидоны и разогревать на паяльных лампах. Моторы приходилось обогревать войлоком и асбестом, а масляные баки мы обшили овчиной и оленьим мехом. При низкой температуре особенно резко меняется удельный вес бензина. Но это мы устранили соответствующим подбором жиклеров». После того, как он «с пересадками» доставил из Уэллена в Ванкарем водомаслогрейку, с начала апреля она работала круглые сутки, это существенно упростило запуск и увеличило число вылетов.
«Какой мотор нужен для Севера? - писал Ляпидевский. - Здесь я высказываю только свою точку зрения. По-моему, Северу нужен мотор с воздушным охлаждением типа «Райт-Циклона» с самопуском «Эклипс». При наличии такого мотора не надо будет горячей воды, которую очень трудно добыть при вынужденных посадках.
Какой нужен самолёт для работы в зимних условиях? По-моему - лёгкий одномоторный, не требующий большого экипажа. Самолёт должен обладать мощным мотором и большим коэффициентом полезной нагрузки. Безусловно, обязательно наличие на самолёте радиоустановки. Летное обмундирование лучше всего делать из пыжика (молодой олень). Пыжик очень мягкий и теплый. Кабина самолёта должна быть закрыта и отеплена. Это не только важно для экипажа, но и для точной работы приборов». В отличие от остальных лётчиков, скупо упоминавших о своих поломках, Ляпидевский писал о них много. Быть может, из-за этого прямо во время торжественной встречи в Москве, на Мавзолее у него произошел неприятный разговор с наркомом тяжелой промышленности Г.К.Орджоникидзе. Тот спросил: «Почему вы недовольны моторами?» Ляпидевский ответил: «Моторами я доволен, но тот мотор, который был у меня на Чукотке, резал без ножа, всю кровь высосал, можно сказать, в седину вогнал!»
Торжественная встреча челюскинцев на всем пути от Владивостока, куда их доставили на пароходе «Сталинград», до Москвы была грандиозной. Летчики даже жаловались, что челюскинцев много, а их мало, поэтому приходилось часто «дежурить» - круглосуточно на каждой станции надо было выходить и принимать поздравления и подарки.
Happy end челюскинской эпопеи, за которой, затаив дыхание, следил буквально весь мир, показал всем «высокий профессионализм, смелость, отвагу и силу духа всех принимавших в ней участие людей - как челюскинцев, так и спасателей. Челюскинская эпопея остается в нашей памяти как пример благородства, отваги и мужества. Беспримерное мастерство советских лётчиков и техническое совершенство советских машин вызывали восторженные отклики во всем мире».
Не случайно Главный политкомиссар РККА Лев Мехлис написал в предисловии к сборнику «Как мы спасали челюскинцев», изданному «по горячим следам» после возвращения участников героической эпопеи в Москву, следующее: «Буквально десятки миллионов людей настороженно следили за героической борьбой бесстрашного отряда челюскинцев, возглавляемого большевиком-ученым товарищем Шмидтом. Новый человек, воспитанный великой Страной Советов, держал экзамен перед всем миром на стойкость, выдержку, способность к коллективным действиям в условиях величайшей трагедии - гибели «Челюскина». Выдержат ли участники экспедиции столь продолжительный ледяной плен? Не потеряют ли самообладания, и не постигнет ли их участь многих и многих экспедиций, когда каждый спасал лично себя, а большинство погибало?»
Известие о гибели парохода «Челюскин» и о людях на льдине буквально молнией облетело земной шар и потрясло весь мир. Как утверждал Л. Мехлис, «даже сочувственно относившиеся к челюскинцам буржуазные деятели пессимистически оценивали положение. Многие вспоминали трагическую гибель Амундсена, вылетевшего на гидроплане спасать северную экспедицию Нобиле. Они считали неизбежной гибель всех или большинства участников экспедиции Шмидта. «Быстрое спасение при помощи самолетов, - писала «Прагер Пресс», - невозможно не только потому, что в таких отдаленных местах никогда не бывает достаточного числа необходимых самолетов, но и потому, что время года противодействует полетам: туманы, метели, сильные ветры». Датская газета «Политикен» поспешила напечатать некролог, посвященный славному руководителю челюскинцев - Отто Юльевичу Шмидту. «На льдине, - писала она, - Отто Шмидт встретил врага, которого никто еше не мог победить. Он умер, как герой, человек, чье имя будет жить среди завоевателей Северного ледовитого океана».
Мехлис не забыл, как «посмеивалась фашистская печать над большевистским планом спасения. «Фелькишер Беобахтер», поганенький национал-социалистский официоз, писал, что «принятые до сих пор меры по спасению челюскинцев проводятся слишком поспешно и без плана». Но какие меры ни принимай - ничего не выйдет у большевиков. Самолеты отправляются на верную гибель, их ждет обледенение, «каждая посадка является риском и зависит от счастливой случайности». Надо предоставить людей самим себе. Не поддерживайте с лагерем Шмидта и радиосвязи, твердит «Фелькишер Беобахтер», ибо «с психологической точки зрения радиоустановка является вредной потому, что она возбуждает в потерпевших крушение ложные надежды, которые потом не осуществятся». Отправляйтесь пешком, подбивал враг, может тогда что-нибудь и удастся. Участники экспедиции показали непревзойденный образец стойкости и дисциплины. Они выдержали всемирный экзамен».
«Ни одного человека не отдадим в жертву Арктике» - таков был сталинский пароль. И большевистская организованность двинулась в наступление на лед, бурю, суровую зиму Чукотки, на Анадырский хребет».
Политическое значение челюскинской эпопеи наиболее точно отразил Г.А. Ушаков, вместе с выздоровевшим О.Ю. Шмидтом вернувшийся в Москву «по западному» маршруту: «…И пусть наши враги помнят: если советским лётчикам на советских машинах удалось долететь до лагеря Шмидта, то они сумеют долететь и до лагеря капитализма… Пусть они помнят, что наша родина, если понадобится, с такой же легкостью вместо семи может дать миллионы героев»…
По-разному сложились судьбы летчиков - первых Героев и «главных неудачников». Сначала по приезде в Москву их даже особо и не различали. Как писал Мехлис, «…на зов правительства поднялись лучшие люди - Ляпидевский, Леваневский, Молоков, Каманин, Слепнев, Водопьянов, Доронин, Галышев, Пивенштейн…»
Восславленный Мехлисом как «образцовый воспитанник славной Красной Армии» Н.П. Каманин «отличился» дважды - сначала он, укрепляя единоначалие, отстранил от полетов опытнейшего полярного летчика Ф.Б. Фариха, затем, «разложив» на посадке свой самолет, отобрал машину у Б.А. Пивенштейна.
Фарих Фабио Брунович (1896-1985) в 1918 г. добровольцем вступил в Красную Армию, принимал участие в Гражданской войне и после демобилизации в 1923-1928 гг. работал механиком на Среднеазиатских воздушных линиях ГВФ. В 1928 г. Фарих закончил Московскую школу бортмехаников и начал летать в экипаже опытного полярного пилота М.Т. Слепнёва, осваивая воздушную линию Иркутск - Якутск.
В 1930 г. экипаж Слепнёва-Фариха нашел обломки самолёта и тела пропавших без вести в районе Чукотки американских летчиков Эйельсона и Борланда. По просьбе американцев останки погибших наши пилоты доставили на Аляску. В том же году Фарих закончил Московскую авиашколу ГВФ и получил право на самостоятельные полёты.
В 1930-е годы в Заполярье в качестве командира корабля Фарих совершил несколько труднейших перелетов, среди них первый дальний перелет на по вновь открывающейся трассе Красноярск - Дудинка (1931 г.) и первый полет по вновь открывшейся трассе Москва - Архангельск - Усть-Кут на самолёте К-5 (1932 г.). Полеты проходили в сложных метеоусловиях, без карт и навигационного обеспечения.
В 1932 г. Фарих получил задание вылететь на остров Вайгач и привезти в Москву начальника экспедиции ОГПУ Ф. Эйхсмана. Из-за плохих метеоусловий, приводивших к вынужденным посадкам, отказе материальной части, выполнение задания растянулось на несколько месяцев. За выполнение этой работы в сложнейших условиях, Указом ВЦИК в августе 1934 г. Фариха наградили орденом Трудового Красного Знамени.
В 1934 г. после неудачи в спасении челюскинцев Ф.Б. Фарих совершил в зимних условиях перелет с мыса Шмидта до острова Врангеля. В 1935-1936 гг. он служил в агитэскадрилье им. Максима Горького.
В 1937 г. с 9 февраля по 14 июня самолет Г-1 «Н-120» с экипажем Ф.Б Фариха и тремя пассажирами пролетел по маршруту Москва - Казань - Свердловск - Омск - Новосибирск- Красноярск - Иркутск - Верхоленск - Якутск - Анадырь - побережье Северного Ледовитого океана - Амдерма - Архангельск - Ярославль - Москва, преодолев 23.000 км, совершив 47 посадок. Это был первый перелет на самолете советской конструкции через всю Сибирь и по всей трассе Северного морского пути. Членов экипажа наградили орденами, Фарих получил «свой» орден Ленина. В том же году пилот принимал участие в поисках самолета Леваневского, но безуспешно.
В ноябре 1939 г. майора Ф.Б. Фариха призвали в ряды ВВС, он принимал участие в , готовил молодых пилотов, совершал боевые вылеты по тылам финской армии. В годы Великой Отечественной войны подполковник Фарих совершил восемнадцать боевых вылетов в глубокий тыл врага, занимался испытаниями новых типов самолетов. В 1944 г. был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени.
В послевоенные годы Фарих работал на воздушных трассах Арктики - перевозил почту, грузы, пассажиров. 1 июля 1948 г. его арестовали и как «врага народа» осудили на 25 лет исправительно-трудовых лагерей. Только 26 июля 1956 г. Фариха освободили, полностью реабилитировав и восстановив в правах. В 1957 г. по состоянию здоровья он ушёл из воздушного флота. С 1962 г. по 1975 г. бывший выдающийся полярный летчик Ф.Б. Фарих работал нормировщиком, а затем сторожем на заводе «Красный металлист».
Умер Фабио Брунович Фарих в Москве 2 июня 1985 г. в возрасте 89 лет, похоронен на Новодевичьем кладбище .
Не менее интересна и трагична судьба другого каманинского «крестника» - Бориса Абрамовича Пивенштейна, родившегося в 1909 г. в Одессе. В 1937 г. Пивенштейн также участвовал в поисках пропавшего самолёта Леваневского, в ноябре на о. Рудольфа сменил отряд Водопьянова как пилот и секретарь парткома авиаотряда АНТ-6.
До войны Пивенштейн жил в печально знаменитом доме на Набережной. В нём есть музей, где он числится погибшим на фронте.
С начала войны подполковник Пивенштейн на фронте, командовал 503-м штурмовым авиаполком (шап). И здесь ему не повезло: после случайного удара по своим одной из авиагрупп ведущий пошел под трибунал, а комполка понизили в должности и назначили командиром эскадрильи 504-го шап. Его сформировали в Воронеже в начале сентября 1941 г. на базе 103-го ближнебомбардировочного полка. В 1941-1942 гг. полк успешно воевал на Волховском и Брянском фронтах, 18 марта 1943 г. получил почетное звание гвардейского и был преобразован в 74-й гвшап.
Отважно воевал и комэск Пивенштейн, в частности, в тяжелейший период Сталинградской битвы за две недели боев он совершил около полутора десятков боевых вылетов .
И вновь несчастье. Вскоре после получения гвардейского знамени, в апреле 1943 г., фашисты сбили в небе Донбасса штурмовик гвардии подполковника Пивенштейна и гвардии старшины A.M. Круглова. Экипаж оказался в плену. В момент пленения раненый Пивенштейн попытался застрелиться. Круглов погиб при попытке к бегству из лагеря .
Кстати, «крестник» Пивенштейна, генерал Н.П. Каманин, в тот период командовал штурмовым авиакорпусом и лично на боевые задания, естественно, не летал.
Однако, есть также данные, что Пивенштейн добровольно перелетел на сторону фашистов, и его даже называют в числе активных сотрудников подполковника Г. Холтерса, руководителя одного из разведывательных подразделений в штабе Люфтваффе .
Историку В. Звягинцеву удалось обнаружить в архивах материалы судебного производства по делу Б.А. Пивенштейна, из которых следует, что до 1950 г. он действительно числился без вести пропавшим, и его семья, проживавшая в Москве, получала от государства пенсию. Но вскоре органы госбезопасности установили, что Пивенштейн, «до июня 1951 г., проживая на территории американской зоны оккупации Германии в гор. Висбадене, будучи членом НТС, выполнял обязанности секретаря Висбаденского эмигрантского комитета и являлся старостой храма, а в июне 1951 г. выехал в Америку…» .
4 апреля 1952 г. Военная коллегия заочно осудила Б.А. Пивенштейна по ст. 58-1 п. «б» и 58-6 ч. 1 УК РСФСР и приговорила к расстрелу с конфискацией имущества и лишением воинского звания. В приговоре говорилось: «Пивенштейн в 1932-1933 гг., находясь на военной службе на Дальнем Востоке, имел преступную связь с резидентом германской разведки Вальдманом. В 1943 г., являясь командиром авиаэскадрильи, вылетел на боевое задание в тыл к немцам, откуда в свою часть не возвратился…
Находясь в лагере военнопленных летчиков в Морицфельде, Пивенштейн работал в отделе контрразведки «Восток», где занимался опросом советских летчиков, попавших в плен к немцам, обрабатывал их в антисоветском духе и склонял к измене Родине.
В январе 1944 года Пивенштейн немецким командованием был направлен в отдел контрразведки, дислоцирующийся в г. Кенигсберге…» .
Далее в приговоре отмечалось, что вина Пивенштейна в измене Родине и сотрудничестве с немецкой контрразведкой доказана показаниями арестованных изменников Родины B.C. Москальца, М.В. Тарновского, И.И. Тенскова-Дорофеева и имеющимися в Деле документами. Все это «Дело» явно сфабриковано, но тем не менее…
Дальнейшая судьба Б.А. Пивенштейна после его выезда в Америку неизвестна .
По материалам : Анатолий Дёмин. Слава героям-лётчикам или… Ода ездовым собакам и чрезвычайным тройкам (забытые страницы челюскинской эпопеи) // Легенды и мифы отечественной авиации. Сборник статей. Редактор-составитель А.А. Дёмин. Выпуск 4. - М., 2012.
70 лет назад, 14 июля 1933 года, из Ленинградского порта отчалил новенький, блестевший на солнце большой грузовой красавец пароход – легендарный «Челюскин». Он был только что построен на датской верфи судостроительного завода «Бурмейстер и Вайн» по специальному заказу для наших северных широт и поначалу назывался «Лена». Готовясь к первому плаванию, «Лена» стала «Челюскиным».
Полярная экспедиция на «Челюскине» должна была повторить состоявшийся в 1932 году поход ледокольного парохода «Сибиряков», впервые в истории прошедшего за одну навигацию по Северному морскому пути от Архангельска до Берингова пролива. Выбор судна для полярной экспедиции – вещь далеко не простая. Имевшиеся в нашей стране первоклассные для того времени ледоколы «Красин», «Ермак», «Ленин» не были предназначены для дальнего плавания.
Они могли взять на борт лишь ограниченное количество топлива, не говоря о дополнительных грузах. А перед новой экспедицией вставала задача доставки большого груза продовольствия и снаряжения для зимовщиков острова Врангеля. К тому же на борту надо было иметь столько топлива, чтобы не только пройти весь путь без дозагрузки угля, но и снабдить им при случае ледокол-спасатель, если понадобится его помощь. «Челюскин», получивший высший класс британского Ллойда, казалось, удовлетворял этим требованиям. Отправляя его в путь, советское правительство ставило своей целью найти тот тип грузового полярного судна, по образцу которого можно будет строить потом всю транспортную флотилию Севера, доставляющую снабжение и перевозящую грузы по всему Арктическому побережью страны.
Экспедицией руководил Отто Юльевич Шмидт – профессор математики, редактор Большой советской энциклопедии; капитаном «Челюскина» стал Воронин Владимир Иванович. Оба были опытными полярниками. В очередную полярную экспедицию с ними отправились 112 человек. Кроме команды корабля, здесь были опытные научные работники-гидрографы, гидробиологи, гидрохимики, физики, персонал, отправлявшийся на остров Врангеля на зимовку, и строители для возведения на этом острове домов.
Кроме специалистов, на «Челюскине» были также писатели, киноработники, художник. Некоторые врангелевцы отправлялись в столь длительную командировку вместе с женами, а начальник полярной станции Петр Буйко рискнул взять с собой даже и годовалую дочь.
Первые льды встретились «Челюскину» в Карском море. Ледяная полоса оказалась подтаявшей, и пароход без труда справлялся с ней. Но уже 14 августа челюскинцы оказались среди тяжелого шестибалльного льда. Здесь и началось настоящее испытание парохода. С разбега налетал «Челюскин» на лед, продвигаясь всего на пять – десять метров за час. Тут он получил и первые повреждения: по правому борту разошелся шов, а по левому – лопнул стрингер. Очевидно, крепления судна оказались рассчитаны неточно.Трое суток экипаж перетаскивал грузы с носа на корму, откачивал воду. Под руководством инженера Ремова были поставлены дополнительные деревянные крепления, оказавшиеся очень надежными. Для того чтобы избавиться от лишнего груза, срочно вызвали ледокол «Красин» и перегрузили на него часть угля. Вскоре «Челюскин» смог продолжить самостоятельное плавание.
Преодолев большую часть пути, «Челюскин» пробивался к мысу Биллингса. Севернее его лежал остров Врангеля – первая цель экспедиции. Не дойдя до острова, пароход остановился. Воздушная разведка с самолета показала, что подойти к острову Врангеля невозможно – путь к нему скован сплошным тяжелым льдом. Решили идти к Берингову проливу, а затем повторить попытку с восточной стороны.
Лед Чукотского моря оказался гораздо тяжелее Карского. Массы многолетнего льда самой причудливой формы обступали маленькие пятнышки чистой воды. «Челюскин» шел, с трудом раздвигая 20 – 50-тонные глыбы льда. Нос и борта корабля получили множество вмятин. Приходилось дополнительно усиливать существующие крепления огромными бревнами. Дерево пружинило, и действие ударов становилось не таким резким.
К острову Колючину «Челюскина», стиснутого льдами, несло течением. Лед встал, и пароход остановился вместе с ним. Он был обездвижен. В течение трех суток экипаж пытался пробить дорогу, взрывая лед аммоналом, но попытки оставались безуспешными. Только через 14 дней лед наконец отпустил пароход из плена, позволив ему продолжить путь на восток – к Берингову проливу. И вот, когда до свободной воды в Беринговом проливе оставалось всего 5 – 6 километров, «Челюскин» вместе со льдами сильным течением отнесло на север.
Коварная Арктика начала кружить пароход в дрейфе, заставляя его описывать самые замысловатые зигзаги. Шли у самых границ течения, которое могло унести так далеко на север, что двухгодичная зимовка была бы экспедиции обеспечена. Вызванный по радио на помощь ледорез «Литке», находившийся в бухте Провидения, сумел подойти только к границе ледового поля, сковавшего «Челюскин». Оставшиеся до него самого 60 километров сплошного льда пройти и ему не удалось.
26 ноября «Челюскин» пережил первое сжатие льдами, которое заставило людей задуматься о возможной катастрофе. После этого весь состав экспедиции был расчленен на авральные бригады, в которых каждый человек знал, что ему необходимо делать в случае беды. Сжатия следовали одно за другим. Приходилось то сгружать на льдину необходимый груз, то снова грузить его на корабль. С борта на лед спускалась громоздкая деревянная лестница. По ней ходили пополнить запас воды (опять же из льда), иногда – поохотиться. В образовавшихся майнах появлялись нерпы, из которых получалось неплохое жаркое. По льду прибегали песцы, а однажды у самого корабля ледовые пленники пристрелили белого медведя.
Телеграмма за телеграммой летели на берег к летчикам, работавшим на Чукотке. Но моторы маломощных самолетов в мороз не всегда заводились, а пурга и туманы «отменяли» полеты. Тем не менее челюскинцы каждый день ходили на расчистку оборудованного на льдине аэродрома.
В роковой для «Челюскина» день ветер с утра подскочил с 5 до 7 баллов. Огромный ледяной вал живым чудовищем надвигался на корабль. В 12 часов обрушился первый удар, настолько сильный, что корабль вздрогнул и заскрежетал. С левого борта слышался пулеметный треск – лед пробил обшивку и сквозь зияющие проломы вползал в каюты. Люди, быстро разделившись на группы, начали выгружать все необходимое на лед. Работа была четко организована, никакой паники. Благодаря тому, что льды, сжавшие «Челюскин», оставались на месте в течение двух часов, выгрузить удалось многое. Как только лед немного расступился, корабль пошел ко дну, унося с собой в пучину и замешкавшегося завхоза корабля Могилевича. Всем остальным удалось спастись, включая грудную Карину и годовалую Аллу Буйко.
Началась тяжелая, полная опасностей жизнь челюскинцев на льдине. В черной дыре льда наутро после гибели корабля всплыли бревна, доски, ящики. Их вырубали из льда и строили барак, за ним – камбуз и смотровую вышку. После завершения этих строительных работ люди могли спать, принимать горячую пищу в теплом помещении. Из металлических бочек сооружали печки, котлы, посуду. Ученые ни на один день не прекращали научную работу, определяя по приборам местонахождение льдины, изучая погодные условия и поведение льдов.
Женщины шили из брезента рукавицы для работы – меховые в сложившихся условиях сразу же намокали и становились бесполезными. На доске, пригвожденной к двум воткнутым в снег жердям, появилась стенгазета «Не сдадимся!». Дрейфующим на льдине по воле ветра людям даже в голову не приходило, что их могут бросить на произвол судьбы в ледяном безмолвии, они твердо верили, что будут спасены, что Родина не оставит их в беде.
Лед под лагерем челюскинцев тем временем жил своей жизнью. То вдруг трескался под палатками с продуктами, то растаскивал, разрывал пополам жилой барак, то вздымался торосами на расчищенном с таким трудом аэродроме. Приходилось перетаскивать имущество в другое место и снова начинать строительство.
Наконец 5 марта летчик Ляпидевский на своем АНТ-4 пробился к лагерю и снял со льдины 10 женщин и двоих детей. Какой это был праздник! Люди пускались в пляс на льду. Второй рейс Ляпидевскому не суждено было сделать – отказал в воздухе двигатель. Но к этому времени для спасения челюскинцев из Владивостока уже вышел «Смоленск» с 7 самолетами на борту, к походу готовился ледокол «Красин», везли тракторы, сани и даже дирижабли.
Только 7 апреля на льдине дождались очередных самолетов. За неделю летчики Леваневский, Молоков, Каманин, Слепнев, Водопьянов, Доронин, показывая чудеса героизма, вывезли на материк остальных челюскинцев. 13 апреля 1933 года лагерь Шмидта перестал существовать.
«Челюскин» был раздавлен льдами, не дойдя до Тихого океана. Но до Берингова пролива он все-таки дошел, доказав, что Северный морской путь можно освоить. Научная работа, проделанная коллективом ученых, дала ценнейший материал: наблюдения по изучению течений северных морей, измерению колебаний льда, химии льда, гидробиологии, метеорологии и другие полезнейшие сведения. Экспедиция «Челюскина» показала, как правильно разместить ледокольный флот, чтобы обеспечить проход кораблей по Северному морскому пути, дала ряд ценных рекомендаций по конструкции пароходов для Арктики.
70 лет назад челюскинцы, рискуя своей жизнью, пустились в неизведанный путь с единственной целью – приумножить мощь и богатство своей страны, понимая, что будущее ее зависит от правильного использования природных ресурсов.
И замечательно, что российское Правительство снова поворачивается лицом к проблемам Севера, что на страницах газет и журналов опять замелькали слова «Северный морской путь», заработала полярная станция «Северный полюс-32», создается проект подводной арктической транспортной системы, строятся танкеры ледового класса. Над Арктикой вновь поднялся российский флаг, а это значит, что дело челюскинцев не пропало даром.
Ольга ТИМОФЕЕВА.
Золотую звезду №1 получил летчик Анатолий Ляпидевский. За спасательную операцию звания Героев Советского Союза получили семь летчиков - Николай Каманин, Михаил Водопьянов, Иван Доронин, Сигизмунд Леваневский, Василий Молоков и Маврикий Слепнев.
Николай Каманин (1908-1982)
Николаю Каманину было всего 25 лет, когда его назначили командиром смешанной группы самолетов, которой предстояло спасти 104 человека с затонувшего ледокола. "Короткие сборы ночью, - писал Каманин в мемуарах. - Жена спокойно помогает собраться. Ни слез, ни жалоб. Впрочем, она ведь знает, что в любую минуту могу получить приказ идти и не в такую экспедицию…"
Перед летчиками поставили задачу: пробиться в ледовый лагерь челюскинцев и вывезти их на континент. Путь по воздуху к лагерю Шмидта по маршруту Олюторка - Майна - Пыльгин - бухта Провидения (через Анадырский залив)-мыс Уэлен составлял более 2000 км.
Не так уж и много. Но в 30-е годы прошлого века Арктика была еще не изучена. Поэтому лететь приходилось на удачу: без информации о метеоусловиях, без радиосвязи, без топографических карт (на имевшихся у летчиков морских картах были просто нанесены очертания горных хребтов, над которыми предстояло лететь, без точного указания их высот).
К тому же, погода постоянно преподносила сюрпризы: то на пути летчиков появлялась сплошная облачность, то налетал ураганный ветер. И все же молодой летчик Каманин по несколько раз в день летал в лагерь Шмидта. Для перевозки челюскинцев использовались даже парашютные ящики, привязанные к плоскости крыла.
Самой тяжелой была последняя ночь - с 12 на 13 апреля 1934 года. На льдине осталось всего шесть человек. Пилоты беспокоились - не пойдет ли за ночь льдина-аэродром ко дну. Спасти оставшуюся шестерку, которая считала своим долгом уйти последней, было делом чести. И Каманин с товарищами блестяще выполнили эту операцию.
Лично Николай Каманин за 9 рейсов спас 34 человека.
Михаил Водопьянов (1899-1980)
Гражданский летчик, первым открывший в 1929 году воздушный путь на Сахалин, Михаил Водопьянов попал в спасательную операцию Каманина благодаря только своей настойчивости.
В 1933 году, участвуя в исследовательском перелете по маршруту Москва - Петропавловск Камчатский, самолет Водопьянова попал в пургу, обледенел и упал в озеро Байкал. Авиамеханик погиб, а Водопьянов получил сотрясение мозга и множество переломов. Пять месяцев после этого он лечился. Когда Водопьянов обратился с просьбой участвовать в спасении челюскинцев, ему из-за перенесенной травмы отказали. Но упорство и настойчивость сыграли свое дело. Три с половиной недели он летел из Хабаровска к терпящим бедствие исследователям на деревянном, обтянутом перкалью самолете Р-5 без навигатора, без радаров. Путь Водопьянова был во много раз опаснее, чем у остальных летчиков, участвовавших в операции. Если бы в воздухе отказал мотор, среди скал и ущелий садиться было негде. Водопьянов трижды летал к терпящим бедствие и вывез 10 человек.
После удачного завершения операции, Водопьянов вовсе не захотел почивать на лаврах. Он поставил себе цель - осуществить посадку на Северном полюсе. Противники этой идеи пытались доказать, что дрейфующие льды не выдержат массы самолета. Точку в спорах поставил Сталин, разрешив подготовку к полету на Северный полюс.
Летом 1936 года Михаил Водопьянов приземлился на Р-5 на острове Рудольфа - на расстоянии всего 900 км от Северного полюса. А 21 мая 1937 года под командой Водопьянова авиационный отряд из 4-х самолетов АНТ-6 впервые в мире доставил научную станцию в Арктику, приземлившись на плавучую льдину на Северном полюсе. Самолет Водопьянова доставил группу зимовщиков, которые организовали первую дрейфующую станцию "Северный полюс" (СП-1). За это был награжден орденом Ленина (статуса дважды Героя Советского Союза в то время еще не существовало).
Иван Доронин (1903-1951)
Первой серьезной заслугой морского летчика Ивана Доронина было установление сообщения между Якутском и Колымой. Это была сложная трасса - летчикам не хватало бензина.
В июне 1933 года Доронин и бортмеханик Дараган продолжили трассу до ее конечного пункта - Среднекана. Доронин писал об этом перелете: "Предстояло лететь через Верхоянский хребет. Общая высота его достигает трех тысяч метров, а отдельные горы выше. Через горы надо лететь час… Представляете себе наше положение: летим в незнакомой местности, кругом горы, карты неточны. Нет ни одного места для посадки, а бензина в обрез. Озеро Алысардах расположено на высоте 1150 метров над уровнем моря; за ним идут горы свыше 3000. Я заправился бензином, но, когда захотел вылететь на Колыму, не смог оторваться от воды: большая высота снижала мощность мотора, а для дальнейшего перелета нужно было поднять бензина минимум на 6 часов. Все-таки оторвался и пошел через горы...
На обратном пути из Среднекана, в дополнение ко всему, пришлось лететь с несоответствующим сортом горючего, от детонации которого мог сгореть мотор".
За безупречное выполнение этого перелета Якутское правительство наградило экипаж грамотами, а Доронину подарили еще и охотничье ружье. На нем было выгравировано: "За первый исторический перелет".
Для спасения челюскинцев в сложнейших метеоусловиях на самолете ПС-3 Доронин совершил перелет по маршруту Хабаровск - Ванкарем протяженностью 5860 км. Летел он в марте, и, как впоследствии вспоминал, попал в такую "болтанку", когда почти мгновенно терялась высота на несколько сот метров. Полет усложнялся сильным встречным ветром. Казалось, самолет завис в воздухе. В бухте Нагаево летчикам пришлось ждать хорошей погоды шесть суток. Николай Каманин писал в мемуарах: "Вернувшись из очередного рейса, я увидел на аэродроме в Ванкареме еще одну новую машину, а через пять минут знакомился с летчиком Иваном Дорониным. Он рассказал, каких трудов ему стоило добраться до Ванкарема, сколько дней пробыл в плену у "злой мачехи" - пурги, и тут же высказал пожелание завтра чуть свет лететь со мной в лагерь…
Вечером мы долго беседовали с Иваном Васильевичем Дорониным. Летчик он опытный и хорошо знает, что с Арктикой шутить нельзя. Окончательно договорились, что завтра в лагерь летим вместе, моя машина будет ведущей.
Утром 12 апреля вылетели. На льдину я сел первым. Вслед за мной вполне благополучно сел и Доронин. Приняли на борт пассажиров, начали взлет. И тут с машиной Доронина случилось то, чего я каждый раз так опасался: самолет наскочил на торосы и, поломав шасси, неуклюже остановился посредине аэродрома, разделив пополам и без того узкую взлетную полосу.
Для взлета остался узенький коридор, шириной не более 30 метров. Ни разу в жизни я еще не взлетал при таких условиях. Машину Доронина с поломанными шасси оттащить в сторону не по силам, а ждать, когда будут отремонтированы шасси, означало наверняка потерять весь день. Решил взлетать.
Была ли в этой аварии вина Доронина? Конечно, нет. На ледяной полосе образовалась заструга, вернее, намерзший ночью бугор. На пробеге лыжа попала прямо на него, и самолет по инерции круто развернуло, после чего лыжи врезались в другое препятствие. В итоге - поломка.
Иван Васильевич остро переживал случившееся. Не раз и не два он мне рассказывал, как все произошло. Ему, опытному летчику, эта поломка казалась особенно обидной".
Тогда выручила смекалка - трубчатая стойка шасси была соединена с помощью куска обычного лома. Облегчив самолет и взяв только двух пассажиров, пилот взлетел. Но стойка снова не выдержала, и лыжа повисла в воздухе. В Ванкареме Доронин мастерски посадил самолет с креном на одну лыжу.
Сигизмунд Леваневский (1902-1937)
Морской летчик польского происхождения Сигизмунд Леваневский впервые прославился тем, что в 1933 году спас американского летчика Джеймса Маттерна, который задумал выполнить полет вокруг земного шара, но на заключительном этапе кругосветного перелета Маттерн, выгрузив радиостанцию и взяв как можно больше горючего, вылетел из Хабаровска в направлении Анадыря и исчез. В ходе поисков выяснилось, что он совершил посадку на берегу реки Анадырь - в 80 километрах от окружного центра и его самолет получил повреждения. Леваневскому и штурману Левченко было дано задание взять Маттерна на борт самолета в Анадыре и доставить на Аляску. В июле 1933 года Леваневский вылетел на Чукотку на гидросамолете "СССР Н-8", впервые пройдя над тундрой от бухты Нагаева в Анадырь и, таким образом, проложив новый маршрут на Чукотку. 20 июля американец был доставлен в г. Ном на Аляске. За мужество и героизм и летчик, и штурман были награждены орденами Красной Звезды.
Газеты того времени писали: "Перелет экипажа Леваневского из Хабаровска в Анадырь на помощь потерпевшему аварию американскому летчику Маттерну войдет в историю северной авиации как героический рейс, совершенный в небывало трудных условиях".
О своем участии в спасении челюскинцев он вспоминал: "13 февраля я узнал по радио, что "Челюскин" раздавлен льдами. Телеграфирую в Москву, что готов лететь на помощь челюскинцам. Жена, узнав об этом, плачет, и ребята (у меня девочка и мальчик) тоже подняли рев. Но ничего. Я их успокоил. А на следующий день получаю телеграмму-"молнию": "Немедленно выезжайте в Москву". Через два часа - вторую телеграмму: "Немедленно выезжайте в Москву". Одна телеграмма была от Главного управления Северного морского пути, другая - от Ушакова. Приезжаю в Москву, а мне говорят, что завтра надо выезжать за границу... Меня это поразило. Я полагал лететь на самолете Р-5 из Москвы прямо на Север. Но правительство решило: Ушакова, Слепнева и меня послать в Америку, чтобы со стороны Аляски скорее попасть на Север".
Правда, приходится сомневаться, что заграничный путь летчиков оказался короче. Ушаков, Леваневский и Слепнев сначала отправились в Берлин, затем вылетели в Лондон, чтобы пересечь Атлантику на пароходе. Прибыв в Нью-Йорк, они сели в экспресс, пересекли Штаты с запада на восток, и из Сиэтла вдоль побережья Канады на пароходе отправились на Аляску.
29 марта 1934 года, несмотря на тяжелые метеоусловия, Леваневский вылетел из Нома в Ванкарем вместе с Ушаковым и борт-механиком Армистедом Клайдом. Однако стихия оказалась сильнее. Из-за сильного обледенения он совершил вынужденную посадку в районе Колючинской губы. "Люди остались живы только благодаря исключительному самообладанию пилота Леваневского", - сообщал Ушаков в своей телеграмме Москву.
Самолет все же оказался разбит. Леваневский не смог принять участие в полетах к лагерю челюскинцев. Однако ему все же удалось доставить в Ванкарем руководителя спасательной операции Ушакова.
Леванеский очень хотел совершить перелет из СССР в США. Но на отечественных самолетах у него ничего не получалось. Поэтому летом 1936 года Леваневский отправился в Штаты для закупки самолета американского производства для нового перелета. Не найдя там ничего лучшего, он приобрел гидросамолет "Валти".
5 августа 1936 года "Валти" вылетел из Лос Анджелеса. Полет вдоль американского побережья проходил с посадками в Сан-Франциско, Сиэтле и Номе. Первая часть маршрута прошла в благоприятных условиях. Трудности поджидали над океаном. Однако пилот сумел провести свою машину почти в сплошной облачности и удачно приводнился в Уэлене. До бухты Тикси самолет летел над Арктическим побережьем с посадкой в бухте Амбарчик. В Красноярске закончилась "водная" часть маршрута, и гидросамолет был поставлен на колесное шасси. 13 сентября 1936 года Леваневский приземлился в Москве.
В тот же день Сталин направил экипажу приветственную телеграмму: "Герою Советского Союза летчику Леваневскому, штурману Левченко. Братский привет отважным сынам нашей родины! Поздравляю вас с успешным выполнением плана исторического перелета. Крепко жму ваши руки. И. Сталин".
За этот перелет Леваневский был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а Виктор Левченко - орденом Ленина.
Василий Молоков (1895 -1982)
Воздушная биография Василия Молокова - уникальна. С начала 1930-х он прокладывал вдоль Енисея первые воздушные трассы в Заполярье. Летом 1932 года Василий Молоков выполнил перелет из Красноярска в Игарку. В послужном списке летчика - первый зимний рейс на Диксон, открытие трассы Красноярск - Якутск - Колыма - Чукотка длиной свыше 30 тысяч километров, перелет на Северный полюс. Один из коллег Молокова летчик Евгений Федоров написал в своем дневнике после высадки на Северном полюсе: "Необычайно скромен Василий Сергеевич Молоков. Везет груза больше всех, садится и взлетает лучше всех и всегда держится в тени".
Во время спасения челюскинцев с льдины больше всех - 39 человек - вывез именно Молоков - дядя Вася, как любовно называли его потерпевшие крушение люди. На своем двухместном самолете Р-5 он умудрялся вывозить по 6 человек, приспособив, как и Каманин, для пассажиров подвешенные под плоскостями парашютные ящики.
Маврикий Слепнев (1896-1965)
Бывший летчик-инструктор Маврикий Слепнев в феврале 1934 года вместе с Ушаковым и Леваневским был направлен в США для того, чтобы оттуда прийти на помощь челюскинцам.
Первым на Чукотку вылетел Леваневский с американским бортмехаником Армистедом Клайдом и Ушаковым. Несмотря на очень сложные метеоусловия, он продолжил полет. Но, почти у самой цели, в нескольких километрах от Ванкарема, из-за сильного снегопада потерпел аварию.
Более опытный полярник, Слепнев вылетал несколько раз, но, попав в непогоду, возвращался. В конце концов, ему вместе с американским бортмехаником Уильямом Левари удалось благополучно добраться до Ванкарема.
Вылетая из Ванкарема, Слепнев сообщил по радио: "Буду в лагере через 36 минут". Через 37 минут на горизонте показался самолет Слепнева. С большой скоростью он приближался к лагерю, сделал крутой вираж и потом почему-то долго кружился над импровизированным аэродромом. В лагере недоумевали.
Вскоре выяснилось, что самолет при посадке потерпел аварию. Но Слепнев не пострадал. С собой он привез ящик американского пива, шоколад, сигареты. Починив самолет, Слепнев за один рейс вывез с льдины 5 человек. Позже он вывез больного Шмидта в Ном, на Аляску. В Номе Маврикию Слепневу вручили правительственную радиограмму из Москвы, в которой говорилось: "Восхищены вашей героической работой по спасению челюскинцев".
78 лет
назад 13 апреля
1934 года
завершена операция по спасению челюскинцев в Арктике
Летом 1933 года
научная экспедиция под руководством О. Шмидта
на пароходе
«Челюскин» вышла в море
из Мурманска.
Целью экспедиции, кроме сбора различно материала, была проверка возможности прохода Северным морским путем транспортными кораблями, что до этого
удалось только ледоколу «Сибиряков», который впервые в истории
мореплавания прошел за одну
летнюю навигацию из Белого
моря в Тихий
океан.
Посадка в самолёт
женщин и детей
Плавание шло успешно, но уже
в конце
пути, пройдя пять морей Ледовитого океана, в Беринговом
море «Челюскин» оказался зажат льдами. В связи
с возникшей
угрозой затопления, экипаж и члены
экспедиции вынуждены были покинуть судно. 13 февраля
1934 года
пароход был раздавлен льдами и затонул.
Благодаря оперативной работе челюскинцев, все необходимые вещи и запасы
провизии заранее вынесли на палубу
и быстро
сбросили на лед.
На дрейфующей
льдине был создан ледовый лагерь, в котором
оказалось 104 человека,
включая 10 женщин
и двух
маленьких девочек, родившихся во время
плавания. Этот лагерь
просуществовал 2 месяца.
Люди не пали
духом, они верили, что их спасут.
Они постоянно
расчищали льды, готовя аэродромы для посадки спасательных самолетов.
Через два дня после крушения судна в Москве
была образована специальная комиссия, которую возглавил Валериан Куйбышев. На спасение
челюскинцев были брошены полярная авиация и корабли
– «Красин», «Сталинград» и «Смоленск». На Мысе
Олюторка с кораблей
выгрузили и собрали
самолеты для полетов в лагерь
Шмидта. Летчики совершили невозможное: на легких
самолетах они добрались туда.
Спустя примерно три недели после гибели судна, 5 марта,
лётчик Анатолий Ляпидевский на самолёте
АНТ-4 пробился к лагерю
и снял
со льдины
десять женщин и двоих
детей. В первую
очередь с льдины
вывезли всех женщин и детей,
затем и остальных
челюскинцев. При температуре
ниже 40 градусов,
летчики совершили более десятка рейсов и эвакуировали
попавших в беду.
Следующий рейс был совершён только 7 апреля.
За неделю
летчики Василий Молоков, Николай Каманин, Маврикий Слепнёв, Михаил Водопьянов и Иван
Доронин вывезли на материк
остальных челюскинцев. Последний рейс был совершён 13 апреля
1934 года.
Всего летчики совершили 24 рейса,
перевозя людей в чукотское
становище Ванкарем, находившееся в 140-160 км от ледовой
стоянки. Лётчик М.С. Бабушкин
и бортмеханик
Георгий Валавин 2 апреля
самостоятельно прилетели со льдины
в Ванкарем
на самолёте
Ш-2, служившем «Челюскину» для ледовой разведки.
13 апреля
1934 года
операция по спасению челюскинцев была завершена, и ледовый
лагерь перестал существовать. Совместными усилиями летчиков и моряков
участники северной экспедиции были спасены. В порт
Владивостока корабли с челюскинцами
и героями-летчиками
на борту
вошел 7 июня.
Значение спасательной челюскинской операции в тот
период было настолько велико, что именно за этот
подвиг Постановлением ЦИК СССР 16 апреля
1934 года
было учреждено почетное звание Героя Советского Союза. Первыми кавалерами этой награды стали летчики, участвовавшие в этой
операции – А. Ляпидевский,
С. Леваневский,
М. Слепнев,
Н. Каманин,
В. Молоков,
И. Доронин
и М. Водопьянов.
Первые Герои Советского Союза - летчики, спасшие челюскинцев (слева направо): А. Ляпидевский, С. Леваневский, М. Слепнев, В. Молоков, Н. Каманин, М. Водопьянов, И. Доронин.
Глава 9. Последующие судьбы некоторых Челюскинцев, героев-лётчиков, а также кораблей
…А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода…
И. Эренбург
Хоть они порою были и герои,
Не поставят памятника им.
К. Симонов
Судьбы челюскинцев и первых героев (даже если невозможно рассказать о всех) показательны для своего времени, поскольку они прошли не только «огни и воды» Арктики и официальные «медные трубы», но ещё и «волчьи зубы» сталинского времени. Для подтверждения начнём с наиболее известных.
Шмидт после челюскинской эпопеи с каждым годом в своей деятельности брал очередную высоту за другой в сложившейся командно-административной системе, чему способствовала «определённая эйфория, вызванная великолепным результатом спасения челюскинцев. Если же посмотреть на всё трезво, то была подтверждена основная мысль: плавать можно. Поэтому правительство приняло постановление по всем направлениям деятельности Главсевморпути, обеспечивающим его работу. Были запланированы новые ледоколы, крупные работы по авиации, речному транспорту, строительству портов, радиостанций» (Шевелёв, 1999, с. 75). Успешно продвигался Шмидт по линии Академии наук - ещё в 1933 г. вместе с В.Ю. Визе они оба стали членами-корреспондентами этой высшей научной организации в стране, а в 1935 г. Шмидт стал академиком. Уже в навигацию 1934 г. его организация успешно осуществила рейс «Литке» с востока на запад в Мурманск, побитый льдами ледорез ещё долго нёс ледовую вахту на востоке Северного морского пути, где его заменил «Красин», более подходящий для условий Чукотского моря.
Между тем в его ведомстве происходили важные события, о чём свидетельствовало создание Политуправления, причём (вместо Боброва, справившегося с ролью ледового комиссара на «Челюскине» и в лагере Шмидта) в роли его начальника оказался бывалый чекист С.А. Бергавинов, возглавлявший ранее партруководство в Приморье и в Северном крае, там, где сформировался ГУЛАГ (видимо, не случайно). По многим свидетельствам, он успешно проводил генеральную линию партии даже в кабинетных условиях порой с револьвером в руках, - похоже, это не преувеличение. Почти одновременно А.Я. Вышинский провел образцово-показательный процесс двух зимовщиков с острова Врангеля, для обоих закончившийся высшей мерой - полярникам продемонстрировали, что даже в самых медвежьих углах они вполне доступны «бдящим органам». Вместе со своим комиссаром в 1935 г. Шмидт доложил партии и правительству о начале регулярной эксплуатации Севморпути. В том же году ГУ СМП начало работы по поиску высокоширотного варианта трассы, для чего был отправлен в Арктику ледокольный пароход «Садко» (капитан Николаев, начальник экспедиции Ушаков, научный руководитель Зубов). Следующий, 1936 г. ознаменовался первым успешным перегоном военных кораблей (двух эсминцев) с Балтики на Тихий океан по трассе СМП, причём Шмидт сам руководил этой операцией непосредственно в Арктике, в процессе которой обнаружились многочисленные организационные недостатки, вовремя не устранённые и поэтому опасные на будущее. Однако Шмидт в это время был занят другим, тогда как многие его помощники находились в ожидании руководящих указаний, не поспевая за стремительным полётом мысли шефа.
Тем временем Водопьянов и некоторые другие авиаторы без лишней огласки занимались подготовкой к высадке научной станции на Северном полюсе - с этим проектом ещё в 1932 г. выступал в Академии наук В.Ю. Визе. К тому времени, когда сами авиаторы вошли в Политбюро с предложением о трансполярных перелётах из Москвы в Соединённые Штаты, Шмидт изложил «в верхах» идею метеообеспечения таких перелётов силами персонала дрейфующей станции, получив поддержку очередного полярного суперпроекта, который оказался для него последним. В марте он отправился из Москвы на полюс, где в конце мая 1937 г. была успешно высажена первая дрейфующая станция во главе с бывшим чекистом И.Д. Папаниным. За высадку на полюс Отто Юльевич стал Героем Советского Союза, что, как показало ближайшее будущее, видимо, спасло ему жизнь.
Пока Шмидт в связи с полюсной операцией отсутствовал в Москве, за Главсевморпуть принялись «ежовые рукавицы», когда один за другим исчезали видные полярники: изыскатель воздушных путей И.А. Ландин, (15 марта), начальник Чукотской геологической экспедиции М.Ф. Зяблов (5 апреля), бывший директор Арктикугля М.Э Плисецкий (30 апреля), заместитель начальника Полярной авиации Н.А. Жигалев (привлечённый к суду как бывший военный по делу Тухачевского), начальник отдела С.П. Нацаренус (5 июля) и т. д. и т. п. Это было первое, пока осторожное приближение «органов» к организации, пользовавшейся особым вниманием Сталина, когда Шмидту было не до организационных дел в своём «хозяйстве» в связи с поездками по стране и многочисленными встречами с коллективами трудящихся, помимо официальных отчётов, включая встречи в ЦК и Академии наук, не считая необходимого санаторного лечения старой болезни, которая едва не свела его в могилу после гибели «Челюскина». Когда же к осени катастрофа в Арктике обозначилась во всём объёме, «органы» перестали стесняться и принялись за саму руководящую верхушку ГУ СМП, как в столице, так и на периферии. Теперь в жертву молоху НКВД был принесён заместитель Шмидта Баевский (7 августа), позднее начальник радиослужбы Полярного управления А.В. Воробьёв и его коллега Д.И. Поляков (14 сентября), челюскинский комиссар А.Н. Бобров (25 сентября) и многие другие, включая причастных к челюскинской эпопее.
Именно провал навигация 1937 г. поставил крест на полярной карьере Шмидта в качестве главы советских полярников, когда в Арктике зазимовало 26 транспортных судов и все ледоколы, за исключением «Ермака», что в значительной мере было связано с невозможностью для Шмидта заниматься делами навигации после возвращения с полюса. Были и объективные обстоятельства (отсутствие угля на Диксоне и Тикси, не было необходимой ледовой разведки, поскольку авиация была занята обеспечением полюсной операции и поисками пропавшего без вести экипажа Леваневского, и ряд других). Официальное решение по поводу провала арктической навигации 1937 г. объясняло случившееся происками «врагов народа» и вредителей в руководстве ГУ СМП. Шевелёв считает, что в той обстановке «Шмидт, мне кажется, себя не очень хорошо чувствовал. Он ведь до революции был в группе социал-демократов-интернационалистов - это была крупная группа интеллигенции, примыкавшая к Горькому» (1999, с. 92). На взгляд автора, Шмидта спасло от «высшей меры» звание одного из первых Героев Советского Союза - у «исполнителей» НКВД пока не было опыта в отстреле обладателей Золотой Звезды, которой не оказалось у его подчинённых - моряков Янсона, Крастина, Ковеля, Дриго, за которыми последовали задержавшиеся на зимующих судах гидрографы Орловский, Евгенов, Хмызников и многие другие, получившие кто высшую меру, кто лагерный срок… Шмидт пытался спасти своих подчинённых от уготованной им участи, что отражено в «Политдонесении…» и. о. начальника Ленинградского политотдела ГУ СМП Д. Бубнова, в котором отмечалось: «Серьёзное недоумение и тревогу вызывает поведение и позиция в этих вопросах начальника ГУ СМП тов. Шмидта… Тов. Шмидт подходит к этим людям с какой-то своей особой меркой, резко отличающейся от партийной» (Крылов, 1995, с. 1028). Ясно, что возможности Отто Юльевича в складывающейся обстановке были весьма ограниченными…
В целом, роль и судьба Шмидта не укладываются в рамки советского функционера высокого уровня, как его подают некоторые современные издания (Ермолаев, 2001, Ермолаев, Дибнер, 2005). Для историка личность такого масштаба интересна прежде всего как опыт сотрудничества былой российской интеллигенции с советской властью в процессе социалистического строительства 20–30 гг. прошлого века, проходивший под непосредственным воздействием другой масштабной неординарной личности, стоявшей во главе партии и страны, доставившей историкам работы, вероятно, на века. Возможно, один из сотрудников академического Института геофизики, довольно близко подошёл к сути жизненной драмы своего директора: «Наверное, в О.Ю. Шмидте действительно хватало всего понемножечку - и от крупного учёного, и от коньюктурщика, и от хитрого политика, и от донельзя наивного человека. Но это же можно сказать и о слишком многих…» (Подъяпольский, 2003, с. 16). В любом случае, можно только сожалеть об отсутствии в современной Российской академии наук руководителей масштаба и уровня Отто Юльевича Шмидта, с его руководящими способностями, личной харизмой и уменьем видеть перспективные направления с привлечением многих активных и заинтересованных людей.
Уход Шмидта с арктической деятельности трактуется некоторыми историками (Белов, 1969) как перевод на работу в Академию наук в должности вице-президента, которая оказалась непродолжительной - в 1942 г. высочайшим распоряжением он был снят и вплоть до своей смерти в сентябре 1956 г. оставался одним из многих директоров академических институтов, один из которых теперь носит его имя. В течение нескольких предвоенных лет Шмидт перестал упоминаться в официальных изданиях Главсевморпути, а в лексиконе его преемника Ивана Дмитриевича Папанина появился ругательный термин-определение «шмидтовец», которым тот пользовался до конца жизни. Тем не менее М.И. Белов, отражая точку зрения подавляющего большинства полярников, отметил, что в Главсевморпути «…как начальник он удачно выражал собой всё её существо - масштабность, необычайно смелый организаторский замысел и научный подход к решению хозяйственных и транспортных проблем. Крупный учёный и не менее крупный организатор - именно таким видели полярники О.Ю. Шмидта на посту арктического главка. Традиции, заложенные О.Ю. Шмидтом, пережили его» (1969, с. 104–105). Такая оценка близка к реальной, судя по тому, как взлёты и падения Шмидта воспринимались в среде его бывших подчинённых, отметивших отставку «шефа» по-своему примечательной эпиграммой:
Примеров много есть на свете,
Но лучше, право, не найти:
Снял Шмидт Папанина со льдины,
А тот его с Севморпути.
С высоты своего положения в высоких широтах это злоязыкое племя советских людей в те времена часто цитировало Пушкина: «…И академик, и герой, и мореплаватель…» в попытке объяснить, как в условиях советского сталинского времени на месте Шмидта, фигурально выражаясь, мог оказаться плотник.
Теперь о других участниках челюскинской эпопеи, чьи судьбы для своего времени оказались не менее показательными, а порой и драматичными.
Капитан Воронин тут же по возвращении на какой-то момент оказался в двусмысленном положении, поскольку в обществе имел место «шум, который был поднят разными организациями, вплоть до того, чтобы Шмидта и Воронина отдать под суд» (Шевелёв, 1999, с. 75). Порой в подвыпившей компании можно было услышать немудрящую частушку о том, как «капитан Воронин “Челюскин” проворонил». Несомненно, были и непростые межведомственные отношения Наркомвода и Главсевморпути, так что дальнейшая карьера заслуженного моряка складывалась непросто, причём на самых ответственных местах, нередко в особо сложных ситуациях, которых он не боялся. Показательно его решение поздней осенью 1937 г. в качестве капитана ледокола «Ермак» оставить на зимовку суда в проливе Вилькицкого, что многие моряки расценили как проявление трусости. Такое решение диктовалось сложившейся обстановкой - количество угля на судне оставалось только чтобы вернуться в Мурманск, при очевидной опасности оказаться в ледовом дрейфе. Если бы последний ледокол остался бы во льдах, катастрофа продолжала бы нарастать на новом уровне. Но только благодаря своевременному выходу из льдов Карского моря Воронин на «Ермаке» в следующем году сначала обеспечил спасение папанинской четверки из ледяных жерновов льдах Гренландского моря, а затем выводил большую часть зимовавших судов в Арктике - поэтому его решение той проклятой осенью 1937 г. было на стратегическом уровне не просто правильным, а единственно верным, даже если не встретило понимания у зимовщиков поневоле (Бочек, Матиясевич и другие), и порой даже в исторической литературе (Белов, 1969). Пережитое не прошло даром для здоровья моряка, и на несколько лет он вынужден был оставить ледовитые моря, куда вернулся только с началом войны. По окончании войны возглавил трофейную китобойную флотилию в водах Антарктики. Умер от инфаркта на мостике флагмана нашего ледокольного флота «Иосиф Сталин» в 1952 г. Особо отметим высокие профессиональные качества капитана и его подчинённых из экипажа, которые сумели провести не отвечавшее условиям Арктики судно по всему Северному морскому пути - трассе от Мурманска до Берингова пролива, - где им незаслуженно не повезло…
Павлов, дублёр старпома на «Челюскине», в своей морской карьере оказался не столь удачливым. Погиб осенью 1944 года в Карском море, командуя крохотным гидрографическим ботом «Норд» при встрече с немецкой подводной лодкой, вступив с ней в неравный бой. Не спустил флага в безнадёжном бою - вечная память павшим за Родину!
Баевский, Бобров (Подъяпольский, 2004) всего четыре года спустя оказались в расстрельных списках НКВД, завизированных 3 января 1938 г. Ждановым, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым. 11 января Военная коллегия, потратив по 15 минут на каждого, оформила своё окончательное решение, и в тот же день оба оказались на печально знаменитом расстрельном спецполигоне НКВД - Коммунарке, вблизи Бутова, на теперешней окраине Москвы. Оба реабилитированы 18 лет спустя.
Каким-то образом за бортом этих репрессий оказались Копусов, видимо, затерявшийся для ищеек НКВД на одной из дальних зимовок, и Гаккель. Яков Яковлевич за последующие годы вырос в крупного исследователя, доктора географических наук, особенно при изучении дна Северного Ледовитого океана в послевоенное время в экспедициях Севера. Вполне заслуженно ныне его имя присвоено вулканическому хребту на дне Северного Ледовитого океана.
Евгенов и Хмызников при аресте весной 1938 г., в связи с коллизиями в «органах» при замене Ежова на Берию, отделались сравнительно дёшево, получив, соответственно, «только» восемь и пять лет лагерей. Для тогдашних советских инстанций их дело не представляло трудностей, поскольку ещё в 1920 г. они были пленены красными при разгроме Колчака, и, несмотря на все их последующие заслуги перед советской властью, уже одним этим обстоятельством не внушали доверия. С некоторым опозданием за них вступились люди из руководства ГУ СМП, имевшие прямой доступ к «верхам». По мнению Шевелёва (1999), «обвинение было действительно идиотским. Для нас, хорошо знавших этих людей, их арест был неожиданным, а уверенность в их абсолютной невиновности заставила нас настойчиво добиваться их освобождения. Мы тогда только что получили звания Героев, нас было немного, и мы надеялись, что нашу просьбу услышат» (с. 58). Но вмешалась война… В результате пересмотр «дела гидрографов» затянулся, и Евгенов был расконвоирован только в 1943 г., вернувшись в Ленинград уже после войны. Судьба Хмызникова оказалась трагичней - он скончался за колючей проволокой в Усть-Кожве (Республика Коми), когда срок его заключения уже истёк, а оформление на освобождение не закончено - то ли не дождался, то ли просто отмучился…
Галышева, пилота, едва не ставшего Героем Советского Союза, ожидала сходная участь. Шеф полярной авиации ГУ СМП «хорошо знал, сколько этот человек сделал, как самоотверженно он работал. Думаю, он даже нарочно брал на себя сложные дела, чтобы показать свою преданность. Пришлось вмешаться в это дело… В конце концов разобрались и выпустили Галышева. Но пребывание под следствием Галышев перенёс очень тяжело. В якутскую зиму его держали в нетопленной камере. Удивительно, как он вообще выжил… Вытащили мы его в Москву к лучшим докторам, затем отправили в лёгочный санаторий на юг… Но организм его был настолько истерзан, что прожил он недолго. Умер, так и не вернувшись к нам. Мысли, что тут могла быть вина самого Сталина, тогда не возникало. Мы считали, что распоясался НКВД, что они сочиняют дела - а что дела сочинялись, нам было ясно» (Шевелёв, 1999, с. 91).
Георгий Кривдун, заведующий факторией на мысе Ванкарем, принимавший челюскинцев, вывезенных со льдины, и готовивший их к дальнейшей транспортировке, также оказался среди жертв Большого террора. Он не мог быть коммунистом (как уверяет пограничник Небольсин) по той причине, что оказался сыном зажиточного терского казака, во время коллективизации отправленного в ссылку. Да и сам вряд ли добровольно выбрал себе местожительство на берегах Чукотского моря. Тем не менее в спасении челюскинцев он сыграл немалую роль, что и засвидетельствовал Небольсин. Однако ведомство последнего по-своему отметило заслуги Кривдуна: «В октябре 1936 г. Кривдун… был арестован и 16 июля 1937 года Особым совещанием НКВД приговорен к шести годам лагерей, его судьба неизвестна» (Ларьков, 2007, с. 164).
Канцын Александр Адамович (помощник завхоза Б. Могилевича, погибшего с «Челюскиным») и Белопольский Лев Осипович, экспедиционный зоолог), получили каждый своё как бы вдогон за основной волной жертв Большого террора. Первый (несмотря на членство в партии, участие в Гражданской войне и службу дипкурьером) был осуждён 28 мая 1941 г. ОСО НКВД к пяти годам лагерей за антисоветскую агитацию и участие в антисоветской группе. Из оказавшихся за колючей проволокой в военные годы мало кто выжил прежде всего из-за голода. Судьба второго стала известна недавно: «21 мая 1952 года ОСО МГБ определило пять лет ссылки известному полярному зоологу, сибиряковцу и челюскинцу Л.О. Белопольскому, вся вина которого заключалась в том, что он был братом расстрелянного по “ленинградскому делу” 1950 года “врага народа” (Ларьков, 2007, с. 71).
Кренкель Эрнст Теодорович после экспедиции на «Челюскине» возглавлял зимовки на Северной Земле (остров Домашний и мыс Оловянный), откуда Шмидт пригласил его в качестве радиста на первую дрейфующую станцию «Северный полюс» в 1937–1938 гг., после которой он был удостоен звания Героя Советского Союза. Даже после ухода Шмидта из ГУ СМП остался в этой организации вплоть до 1949 г., когда без объяснения причин по указанию ЦК лишился должности начальника Управления полярных станции и возможности работать в Арктике. В последний период жизни возглавил специализированный институт радио-метеорологической аппаратуры.
Ширшов Пётр Петрович верой и правдой служил советской власти - ему режим заплатил с особо изощренной жестокостью. Однако сначала о его научной и административной карьере. Герой Советского Союза за дрейф на СП-1, депутат Верховного Совета СССР, по возвращении с дрейфующей станции заместитель начальника ГУ СМП и директор Всесоюзного Арктического института, академик с 1939 г. В годы войны - уполномоченный представитель Государственного комитета обороны и министр морского флота страны, после войны - основатель Института океанологии АН СССР. Тогда же «органы» похитили его жену (известную киноактрису), скорее всего по «заказу» небезызвестного Лаврентия Павловича, судьбу которой он при жизни так и не узнал. Напиваясь, академик и министр прямо с площади Дзержинского посылал проклятья «большому дому», на что Сталин отреагировал почти сочувственно:
Мы найдём ему другую жену…
Умер от неизлечимой болезни, как следствия непереносимых душевных и физических страданий, всего за три недели до кончины величайшего диктатора планеты.
Перечень челюскинцев, оставивших свой след в истории Советской (теперь Российской) Арктики был бы неполон без ещё двух участников, по-своему также показательных.
Березин Дмитрий Ильич завербовался в качестве печника-сезонника на остров Врангеля при особых обстоятельствах. Его арестовали «органы» 24 октября 1933 г. за то, что тот «состоял в контрреволюционной группировке, которая систематически вела разлагательную работу в колхозе, агитировала против проводимых мероприятий… сорвала весенний сев… организованно расхитили колхозную рожь» (Ларьков, 2007, с. 136). По совокупности арестант «тянул» на вполне солидный срок, если не на высшую меру, но был он не из робкого десятка. Каким-то образом сбежал из-под конвоя на Витебском вокзале в Ленинграде, а затем завербовался с братом Михаилом на остров Врангеля, о котором прежде и не слыхивал. Спустя полгода оба оказались на борту «Челюскина». То, что брат не выдал брата в качестве «стукача», естественно, усугубляло вину обоих, с точки зрения ОГПУ, ибо становилось очевидным сговором. Неудивительно, что при составлении списка лиц, семьи которых на Большой земле, имели право на красноармейский паёк, оба указали, что «иждивенцев не имеют», под угрозой собственного разоблачения оставив без пропитания голодавших родичей - вот такая коллизия при очевидном попустительстве органов.
«Органы» зашевелились, когда страна с оркестрами и цветами встречала возвращавшихся челюскинцев, причём Новгородский оперсектор ОГПУ 9 июня 1934 г. известил Москву, о том что Д.И. Березин полтора года числится в розыске. Исследователь не может уподобиться автору детективного повествования при всём желании, хотя дальнейший сюжет напрашивается сам собой: чекисты ломают голову, когда брать злодеев - на вокзале под звуки оркестров и под вспышки блицев киношников (включая иностранных), или уже на Красной площади пред ликом Политбюро в полном составе?
…А для историка просто отсутствие документов повод задуматься. С.А. Ларьков при изучении архивов Новгородского УФСБ установил, что за «извещением» о побеге «злодея» следует «Заключение Прокуратуры Новгородской области от 10 октября 1989 года о реабилитации Д.И. Березина», что даёт основание сделать вывод о весьма нетривиальном решении «органов»: «Прекратить дело - значит признать, что враг народа и народный герой - одно и то же? Решение, судя по всему, было принято по-своему мудрое - не обращать внимания» (там же). Думается, дело обстояло проще - в расследовании обстоятельств, которые привели братьев Березиных на борт «Челюскина», чекисты должны были объяснить собственные упущения со всеми вытекающими для себя последствиями… В любом случае, жизнь обоих несостоявшихся (по советским понятиям) преступников коренным образом изменилась, поскольку оба указали по прибытии из Москвы в Ленинград адрес представительства ГУ СМП - ул. Халтурина, 15. Перед войной Березин-старший жил и работал в Ленинграде вполне легально, успев отправить до блокады детей в родную деревню. Однако какие-либо сведения о нём в военные годы теряются - в блокадном Ленинграде с ним могло произойти всё что угодно. О Березине-младшем известно, что в 1950 г. жил и умер в Узбекистане.
В любом описании челюскинской эпопеи присутствует Карина Васильевна, в девичестве Васильева, в замужестве Микеладзе. Хотя её собственных заслуг в появлении на свет в Карском море нет, но её дальнейшая судьба интересовала всех, кто знаком с историей плавания «Челюскина», причём, как автор мог убедиться при личных встречах, всегда благожелательно. Человек, появившийся на свет в таких чрезвычайных обстоятельствах, не мог не состояться как специалист и как личность, наконец как успешная (счастливая) женщина. Там, на льдине, состоявшееся комсомольское собрание (видимо, не без участия родителей) определило целый ряд пожеланий в будущей жизни новорожденной, среди которых были весьма необычные. Например, не употреблять до 16 лет спиртных напитков, не материться… и т. д.
Бабушкин среди челюскинцев (вместе со своим механиком Валавиным) занимает особое место уже потому, что на неоднократно повреждённом и «заштопанном» самолёте самостоятельно выбрался из лагеря Шмидта до Ванкарема на Большой земле. Спустя год на таком же Ш-2 обеспечивал ледовую разведку для первой Высокоширотной экспедиции на ледокольном пароходе «Садко». Затем - начальник оперативного отдела Управления Полярной авиации Главсевморпути. Вершиной его деятельности в Арктике стало участие в высадке папанинской четвёрки на Северном полюсе весной 1937 г. в качестве второго пилота на самолёте Водопьянова. Погиб при возвращении на Большую землю в аварии самолёта, упавшего в Северную Двину.
Ушаков Георгий Алексеевич, ещё один из участников челюскинских событий, - из племени полярников с большой буквы за его предшествующую деятельность на острове Врангеля и Северной Земле. Спустя год возглавил первую Высокоширотную экспедицию, вошедшую в анналы советских исследований в Арктике на ледокольном пароходе «Садко» (капитан Николаев, научный руководитель Н.Н. Зубов), только что поднятом с морского дна водолазами ЭПРОН. Ещё год спустя возглавил Гидрометеослужбу страны, оставаясь в должности заместителя Шмидта по Главсевморпути. Вместе со Шмидтом покинул систему Главсевморпути, начав свою деятельность в Академии наук. В Арктику не возвращался из-за серьёзного заболевания. Оставил несколько превосходных книг о своей деятельности в Арктике, одна из которых отмечена Сталинской премией.
По-своему показательна ещё судьба одного Героя Советского Союза - Сигизмунда Александровича Леваневского, так и не спасшего ни одного челюскинца из-за аварии самолёта на подлётах к Ванкарему, жертвой которой едва не стал Ушаков. Дальнейшее своё участие в челюскинской эпопее этот пилот описывает так: «На следующий день после своего прибытия в Ванкарем я поехал (на собаках. - В.К.) к своему самолёту. Его вытащили на берег. Я разобрал его и проверил повреждения. Должен сказать, что больших повреждений не было. Удар вообще был очень удачным. Если бы я не успел дёрнуть самолёт в последнюю минуту, то он ударился бы гораздо сильнее - от нас осталась бы каша. Самолёт был не из особенно хороших… У меня никакой машины к тому же не было. Доставили меня в Уэлен, потом в бухту Провидения» (с. 140). И это всё - не считая полёта в бухту Лаврентия с врачом и перегона чужого самолёта из Уэлена в Провидения. Невольно возникает вопрос - за что стал Героем, тем более что характеристика Шевелёва довольно суровая, но, достаточно объективная: «Участник Гражданской войны. Очень молодым стал командиром кавалерийского полка. После Гражданской войны поступил в лётную школу. Служил в Севастополе в морской авиации… По характеру Сигизмунд был человек жёсткий, суровый, не умел сходиться с людьми. Всё это способствовало тому, что в конце 20-х - начале 30-х годов его демобилизовали из ВВС.
В поисках работы он пошёл в Осоавиахим, где получил должность начальника аэроклуба в Николаеве. Школа при аэроклубе была маленькая, работа не соответствовала его возможностям, как личности… Чухновский знал Леваневского ещё по совместным полётам в ВВС. Он и привёл Леваневского в полярную авиацию. Сигизмунд стал летать на ледовые разведки. Неконтактность его с людьми часто приводила к тяжёлым последствиям. Экипаж после полётов в одной экспедиции больше не хотел с ним работать. На вопросы, в чём дело, отвечали, что не нравится характер, не “наш” человек» (1999, с. 48).
Странный какой-то получился герой на фоне остальных. Видимо, он сам понимал это, отсюда его стремление в дальнейшем утвердиться любой ценой, что определило его дальнейшую полярную и лётную карьеру, завершившуюся, как известно, печально. Шевелёв далее продолжает характеристику седьмого Героя: «Леваневский - личность довольно противоречивая. С одной стороны, ему в жизни очень везло, а с другой - систематически преследовали неудачи… Как “безлошадный” (после аварии на подлёте к Ванкарему. - В.К.) Леваневский сделать ничего не мог. В то время как остальные шесть лётчиков вывозили людей со льдины, он никого не вывез. Тем не менее, ко всеобщему удивлению, его включили в число семи лётчиков, которым за спасение челюскинцев было первым присвоено звание Героев Советского Союза. Наверное, чувствуя в какой-то степени свою неполноценность, что ли, Леваневский стал искать, чем подтвердить свой авторитет и высокое звание. Он бросил работу в полярной авиации и стал искать для себя работу более интересную и значительную» (1999, с. 47–49).
Леваневский был вхож в «верха» (которые и сделали его Героем. По слухам, Сталин прочил его в руководство будущей советизированной Польши), добившись от них решения в 1935 г. на перелёт в Соединённые Штаты на новом самолёте АНТ-25 конструкции Туполева. Однако из-за незначительного дефекта в подаче масла решил вернуться, оказавшись севернее Земли Франца-Иосифа. Видимо, подобная задача оказалась для него своеобразной идеей-фикс, и когда спустя два года экипажи Чкалова и Громова выполнили подобный перелёт на таких же машинах, Леваневский бросился «вдогон» на неотработанной машине конструкции Болховитинова и пропал где-то за полюсом со всем экипажем без вести.
Благоприятнее складывалась судьба остальных героев челюскинской эпопеи.
Ляпидевский Анатолий Васильевич (1908–1983) в целом сделал успешную карьеру в авиации, дослужившись в военные годы до звания генерал-майора в должности директора крупного авиационного завода. Был депутатом Верховного Совета СССР в 1937–1946 гг.
Каманин Николай Петрович (1908–1982) после челюскинской эпопеи вернулся к службе в ВВС, дослужившись в 1968 г. до звания генерал-полковника в должности начальника Центра подготовки космонавтов. Участвовал в работе Верховного Совета СССР одновременно с Ляпидевским. В годы войны был командиром авиационного корпуса. По сравнению с остальными пилотами челюскинской эпопеи сделал наиболее успешную служебную карьеру.
Молоков Василий Сергеевич (1895–1982) продолжил службу в Полярной авиации ГУ СМП. Участвовал в высадке первой дрейфующей станции на Северном полюсе весной 1937 г. С 1938 г. возглавил Гражданский воздушный флот. В годы войны командовал дивизией ночных бомбардировщиков в звании генерал-лейтенанта, в 1945–1947 гг. - заместитель начальника Гидрометеослужбы СССР. Вместе с другими героями челюскинской эпопеи был депутатом Верховного Совета СССР.
Водопьянов Михаил Васильевич (1899–1980) во многом повторил судьбу многих своих товарищей по челюскинской эпопее. Разрабатывал операцию по высадке первой дрейфующей станции на Северном полюсе весной 1937 г., первым сажал тяжелые самолёты на паковый лёд. Депутат Верховного Совета СССР в 1937–1946 гг. В годы войны - командир авиационной дивизии в звании генерал-майора. В отличие от своих коллег, продолжил полёты в Арктике в экспедициях на Север вплоть до 50-х гг. прошлого века. Написал несколько книг мемуарного характера.
Слепнёв Маврикий Трофимович (1896–1965) вскоре после челюскинской эпопеи возглавил подразделение дирижаблей, а с 1939 г. - начальник академии ГВФ. Во время войны - командир авиационной бригады ВВС Черноморского флота в звании полковника.
Доронин Иван Васильевич (1903–1951) в авиации дослужился до звания полковника, участвуя в испытаниях новой авиационной техники, но по болезни рано вышел в отставку.
Со многих точек зрения, судьба героев для своего времени завидная. Но если бы могли обладатели первых Золотых Звёзд представить, какую характеристику выдаст им их же бывший начальник, командующий ВВС РККА товарищ А.И. Алкснис, то ли в порыве неуёмной зависти, то ли в желании подстраховаться на непредвиденный случай! «Заслуживает внимания тот факт, что из числа 7 лётчиков, коим Правительство присудило звание Героев Советского Союза - 5 человек находились в рядах ВВС РККА и были изъяты или уволены по настояниям особых отделов, политорганов и командиров, как политически и морально неустойчивые и несоответствующие службе в РККА (А.В. Ляпидевский, М.Т. Слепнёв, И.В. Доронин, В.С. Молоков, С.А. Леваневский)» (Ларьков, 2007, с. 147). При всей суперсекретности для рядового члена общества, для историка советская командно-административная система, когда каждый руководитель стремится по случаю и без случая подстраховаться, занимаясь бумаготворчеством, обеспечивая работой будущих историков на века - сущий клад!
Суть такой бумажной активности раскрывает Шевелёв (1999): «Полярную авиацию в то время называли “штрафным батальоном”, так как туда шли те, кто по каким-то причинам не ужился в армии. У нас критерии были такими: уменье хорошо летать, смелость, вдумчивость, осторожность, готовность сражаться за Родину, если потребуется. А то, что иной раз прежнее начальство и кадровики имели какие-то претензии к лётчику, нам было неважно» (с. 438). Похоже, прав был «шеф» былой Полярной авиации, если учесть, что только пятеро из семи первых Героев Советского Союза до челюскинской эпопеи состояли в рядах ВКП(б), а у остальных отсчёт партстажа начался уже после челюскинской эпопеи.
В целом же биографии всех причастных к челюскинской эпопее весьма показательны для своего времени и память о них должна сохраняться, тем более что (цитирую К. Симонова): «хоть они порою были и герои, не поставят памятника им…». До сих пор его нет на улицах нашей столицы, вопреки постановлению ЦИК СССР от 20 апреля 1934 г.: «В память полярного похода “Челюскина” 1933–1934 г., протекавшего в чрезвычайно трудных условиях во льдах Ледовитого океана и окончившегося 13 февраля гибелью парохода “Челюскин”, раздавленного льдами, последовавшего за этим мужественного пребывания участников похода в течение двух месяцев на льдинах, в “лагере Шмидта”, героизма при ведении и завершении работ по спасению участников экспедиции, её научных материалов и имущества, завершенных 13 апреля 1934 г., ВОЗДВИГНУТЬ В г. МОСКВЕ МОНУМЕНТ». Кто знает, может быть, однажды потомки участников описанных событий пойдут «с шапкой по кругу» и выполнят обещанное незадачливыми правителями страны своим героям.
Судьбы челюскинцев не просто характерны для своего времени, но ещё и хорошо задокументированы. Поэтому остаётся лишь удивляться создателям мистификаций и ленивым любителям дешёвых суждений. Тяжелая это работа - рассказать последующим поколениям о подлецах и героях, даже если перед историей все равны. И тем не менее, есть ещё одна тема, имеющая отношение к опыту «Челюскина», когда его судьбу в последующие годы разделили другие суда, по разным причинам погибшие в ледовитых арктических водах. К ним мы не относим погибших в военные годы, а также разведчиков-гидрографов, риск для которых заложен в самой профессии.
Первым из таких судов оказался пароход «Рабочий» (капитан Сергиевский), зазимовавший среди других судов в море Лаптевых в конце несчастной навигации 1937 г. Привожу картину гибели этого судна по описанию одного из зимовщиков: «20 января 1938 г. началась подвижка льда в районе парохода “Рабочий” и гидросудна “Камчадал”. От сжатия льдов в левом борту “Рабочего” образовалась вмятина. Сжатие льдов продолжалось и в последующие дни. 23 января наблюдалась сильная подвижка льда, в результате которой на “Рабочий” обрушилась подступившая к нему вплотную гряда торосов высотой 4 метра. Корпус судна не выдержал колоссального давления, лопнули шпангоуты, и обшивка борта у трюма № 4 оказалась разорванной.
Лёд и вода устремились в трюм. Заделать пробоину, несмотря на своевременно заготовленные материалы, было невозможно. Работала донка, выкачивая воду. Команды “Рабочего” и “Камчадала” дружно очищали пароход от палубного груза, сбрасывая его на лёд. Люди работали без паники, самоотверженно, при 32-градусном морозе и леденящем ветре. В 20 метрах от парохода был сложен штабель из 150 ящиков со спичками. При навале льдов ящики стали коробиться. В результате трения спички воспламенились, запылал огромный костёр, осветивший место катастрофы. Новый натиск льдов - и судно заметно осело кормой. В 7 часов 10 минут утра судно заметно накренило. На борту оставался лишь один капитан Сергиевский. Своей распорядительностью он поддерживал полный порядок. Бледный и измученный капитан в 7 часов 30 минут покинул корабль. Сжатие льдов ослабевало, и льды начинали постепенно расходиться. Корма парохода стала постепенно погружаться в воду. В 9 часов она коснулась грунта, но другая половина судна ещё высилась над ледяным полем, которое подпирало нос корабля. “Рабочий” встал “на попа” и на мгновенье задержался. Затем раздался треск мачт, и корабль исчез под водой» (Рузов, 1957, с. 229–230). Уже одно то, что гибель этого судна произошла на глазах других судов дрейфующего каравана, обеспечило экипажу необходимую помощь и поддержку, чего не было при гибели одинокого «Челюскина». Роднило с ситуацией на «Челюскине» то, что вывоз спасшихся был осуществлён авиацией с завершением полярной ночи.
Следующим, кому не повезло, спустя десять лет оказался «Моссовет», интересные детали гибели которого приводит тогдашний начальник ГУ СМП А.А. Афанасьев. (2003). Судно в процессе ледовой проводки за мощным линейным ледоколом подверглось напору четырёхметровых паковых льдов. Льдины буквально влезли на палубу, снося всё на своём пути, так что экипаж был вынужден покидать судно с противоположного борта. В итоге судно затонуло. Реакция Сталина на известие об этой катастрофе оказалась вполне адекватной: «Арктику без потерь не освоишь» (там же, с. 273). Увы, вскоре аналогичная судьба постигла пароход «Казахстан», причём в сходных обстоятельствах, судьба капитана оказалась более суровой… Рубеж 50–60 г. ознаменовался гибелью ещё двух судов - пароходов «Севан» и «Вилюйсклес»… Прав был великий диктатор, - действительно, как и в случае с «Челюскиным», Арктику без потерь не освоишь…
Реализация этого опасного полярного опыта, в котором «Челюскин» занял своё достойное место, особенно показательна на примере арктической навигации 1983 г. на востоке Арктики у берегов Чукотки. Сначала ледовая разведка с воздуха, а затем спутниковые снимки зафиксировали, как в конце навигации устойчивые северо-западные ветры буквально загнали ледяной массив в пролив Лонга, закупорив его вместе с судами. На помощь терпящим бедствие бросился атомоход «Арктика», но тут же поломал экспериментальную лопасть винта, ремонт которого занял двое суток. А тем временем между паковыми льдами и прибрежным припаем возникла настоящая «ледяная река», наподобие описанной челюскинцем Ширшовым, в которой оказался очередной караван ледокола «Капитан Сорокин». Напором льда танкер «Каменец-Уральский» навалило на сухогруз «Нина Сагайдак», упёршийся в кромку припая. Кое-как оба судна вырвались из ледовых объятий, но вскоре корпус сухогруза подвергся новым испытаниям: напором льда разрушило переборку машинного отделения, разорвало трубы аварийного осушения, водоотливные средства вышли из строя… 51 член экипажа вышел на лёд, который буквально шевелился у них под ногами, и с помощью досок и страховочных верёвок добрался до прочного льда в 150 метрах от аварийного судна, откуда вертолетом был доставлен на борт «Капитана Сорокина». Спустя сутки, 8 октября «Нина Сагайдак» с дифферентом на нос навечно погрузилась в холодные арктические воды.
Почти одновременно такая же судьба едва не постигла другой сухогруз - «Коля Мяготин», у которого последовательно напором льда был выведен из строя главный двигатель, частично разрушено рулевое устройство, и в образовавшуюся течь хлынула забортная вода, уровень которой в машинном отделении вскоре достиг 4 метров. Большую часть экипажа пришлось снимать вертолётами и высаживать на находившиеся поблизости ледоколы. Оставшиеся продолжали борьбу за живучесть судна, тогда как их товарищи с безопасных палуб других судов, казалось, наблюдают за последними конвульсиями «Мяготина». Несмотря на повреждения, его корпус устоял, позволив аварийной партии продолжать борьбу за сохранение судна. Почти в лежачем положении это судно на буксире, миновав льды, было доставлено в безопасное место, удивляя встречных массой фонтанов, вздымавшихся над ним при откачке из затопленных трюмов и других судовых помещений. В описанных эпизодах всё было иначе, чем на «Челюскине», и это означало, что его опыт был учтён в полной мере. И, конечно, люди, наши обычные россияне, которые на своей арктической службе сохранили лучшие качества полярников, заложенные поколениями предшественников, включая челюскинцев.